Славик, однако, стал появляться редко: шли выпускные экзамены. Бывший класс Ахилла заканчивал школу, которой уже практически не существовало: был издан приказ о ее закрытии, директор и заведующий учебной частью были сняты с должностей («за порочные методы работы, приведшие к серьезным ошибкам в идейном воспитании школьников и нарушениям учебного процесса»), учителей уволили, и на руинах знаменитой спецшколы с математическим уклоном была наскоро создана обыкновенная новая, директором ее назначили, конечно, Сталиниста. Кое-кого из учителей вернули на временную работу — до конца учебного года. Точно так же и классы временно существовали, а выпускникам-десятиклассникам великодушно позволили дожить до выпускных экзаменов, чтобы они смогли получить аттестаты «без неизбежных в прежней обстановке потерь» — как объявил Сталинист на родительском собрании. «Мы должны были бы немедленно, в феврале, расформировать десятый класс „А“, — говорил родителям Сталинист, — но мы, партийное руководство и новая администрация, решили предоставить учащимся возможность подготовиться к экзаменам на аттестат зрелости в спокойной обстановке и доказать, что хорошими показателями они искупят свою вину. Так что десятиклассников, исходя из их же интересов, мы выпустим из школы. А остальные старшие классы будут полностью расформированы. Если кто-то из родителей пожелает, чтобы их дети снова учились здесь, они должны будут подать об этом заявление — как о приеме в любую школу, — а мы будем решать, кого сможем взять, а кого нет».

Обо всем этом рассказывал Маронов, который как отчим-«родитель» Славика был в курсе событий. Ахилл слушал его. Школа ему вспоминалась смутно, как что-то далекое, давнее.

Из Ленинграда наезжали то Лина, то Майя. Однажды, уже в июне, Майя вдруг появилась в Красном вместе с миловидной, даже красивой, как подумал о ней Ахилл, женщиной лет тридцати. Чем-то ее лицо показалось ему знакомым. И она, и Майя были взволнованы, Майя без конца повторяла, обращаясь то к Ахиллу, то к гостье: «Вот, папа, видишь… Видите, это папа…» Женщина молча протянула Ахиллу руку, странным — внимательным, напряженным взглядом всматриваясь прямо ему в глаза. Потом она сказала:

— Achilles… I am Naiad. They say, I am your sister. May be, it’s truth[2].

Ахилл пытался сообразить, что же он услышал. Она сказала — сестра? Его английский и прежде был плох.

— Папа, папа, но ты же знаешь немецкий!

— Deutsch?.. Ich… Sprechen Sie Deutsch?..[3] — неуверенно спросил он.

— Да. Попробуем по-немецки. Меня зовут Наяда. Я дочь Эли Ласкова.