Меня словно приклеили к стулу. Наверное, я неправильно расслышала.

— У Амелии нет булимии. Думаешь, мы не узнали бы, если бы у Амелии была булимия?

— Да. Точно так же, как заметили, что она делает порезы уже год. Крадет из магазина всякую ерунду, включая бритву. Как думаешь, откуда у Уиллоу взялось лезвие?

От удивления я открыла рот:

— Не понимаю.

— Как и я. — Шон откинулся на спинку стула. — Не пойму, почему ребенок, родители которого любят его, у которого есть крыша над головой и чертовски хорошая жизнь, станет ненавидеть себя и решит сотворить нечто подобное.

Я повернулась к Амелии:

— Это правда?

Она кивнула, и мое сердце сжалось. Неужели я была слепа? Или так внимательно следила за тем, что за перелом ожидает тебя, что не заметила, как старшая дочь подорвала здоровье?

— Ночью заезжала Пайпер, сказала, что у Амелии может быть проблема. Очевидно, что мы не видели этого, в отличие от Эммы.

Пайпер. При этом имени я застыла как стекло.

— Она пришла к нам в дом? И ты пустил ее?

— Боже, Шарлотта…

— Ты же не станешь верить всему, что говорит Пайпер. Возможно, это часть плана, чтобы мы отказались от иска.

Отдаленно я понимала, что Амелия созналась в своем поведении, но сейчас это не имело значения. Я видела перед собой лишь Пайпер, которая стояла в моем доме и притворялась идеальной матерью, в то время как я чувствовала себя неудачницей.

— Знаешь, я начинаю понимать, почему Амелия решилась на такое, — пробормотал Шон. — Ты совершенно не в себе.

— Чудесно! Ты снова за старое. Надо обвинить Шарлотту, тогда сам ты выйдешь сухим из воды.

— Ты задумывалась о том, что ты не единственная жертва обстоятельств во вселенной? — спросил Шон.

— Хватит!

Мы оба повернулись, услышав голос Амелии.