— Нет, — произнесла я, глядя на него.

— А для кого этот бюстгальтер? Тридцать шесть D.

— Для подруги, — ответила я и слишком поздно поняла, что выдала себя: папа знал, что у меня нет друзей.

— Я знаю, что ты делаешь, — сказал он, тяжело поднимаясь на ноги.

— Может, тогда расскажешь мне? Не понимаю, почему ты устроил мне допрос, пока я вся мокрая и замерзаю…

— Ты вызывала рвоту, перед тем как пойти в душ?

Щеки мои вспыхнули, когда я услышала правду о себе. Идеальный момент, ведь вода скрывала звуки рвотных спазмов. Я это давно поняла. Но я попыталась отшутиться.

— Ну да, конечно, я делаю это каждый раз, как иду в душ. Поэтому у меня одиннадцатый размер, хотя у всех в моем классе ну…

Он шагнул ко мне, и я крепче закуталась в полотенце.

— Прекрати врать! Хватит!

Отец схватил меня за запястье и дернул на себя. Я думала, он пытается отобрать полотенце, но это было бы не так унизительно, как то, что он увидел: мои руки и ноги с серыми лесенками шрамов.

— Она увидела, как я делаю это, — сказала я, и мне не надо было объяснять, о ком мы говорим.

— Господи! — прогремел отец. — Амелия, о чем ты только думала? Если ты была расстроена, почему не пришла к нам?

Могу поспорить, он знал ответ.

Я разревелась:

— Я не хотела причинить ей вреда. Лишь себе.

— Но почему?

— Не знаю! Наверное, потому, что только это я могу сделать правильно.

Он схватил меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза:

— Я зол не потому, что ненавижу тебя. А потому, что люблю тебя, черт подери! — Потом он крепко обнял меня; тонкое полотенце разделяло нас, но не было никакой неловкости, все было как надо. — Это закончится прямо сейчас, ты слышишь меня? Есть программы лечения и все такое — и ты приведешь себя в норму. Но я буду за тобой приглядывать. Следить как ястреб.