Бежать было опасно. У моста через Хафель бешено стреляли, и, даже когда пальба кончилась, мы не стали уходить от дома далеко. Наконец приехали грузовики с погибшими от последних бомбардировок, и водители рассказали, что Гитлер мёртв, вермахт капитулировал, а жертв столько, что хоронят прямо у станций подземки. Пошла первая земляника, когда на кладбище явился-таки холёный американец в пилотке. Он записал наши данные в планшет и оставил листовки для сдающихся в плен — на случай, если в лесу ещё кто-то прятался.

Лес ожил, и около кладбища возникли грибники. Всё чаще появлялись патрули, и мы поняли, что отшельничество кончилось. Собрав вещи в два заплечных мешка, мы обогнули Постфенн с юга, прошли у подножья Тойфельсберга и Драхенберга и увидели совершенно нетронутые кварталы вилл.

За виллами началось редколесье, по которому мы вышли к туберкулёзной школе. Детей вывезли в Померанию, а их постройки заняли «Мастерские Тодта», и их, конечно, разбомбили. Уцелело лишь несколько домиков. Дальше поползли шрамы траншей и начался парад развалин. Засыпанный битым кирпичом Курфюрстендамм, дома, похожие на инвалидов: кто без лица, кто со вмятиной на черепе, кто без ноги. Несколько хозяек суетились с ножами вокруг трупа лошади у развалин кинотеатра «Модернист».

Когда мы уходили на кладбище самоубийц, многие дома были разрушены, покинуты и исписаны адресами жильцов — куда они уехали. Теперь было проще посчитать здания, которые остались целыми. Вокзал Цоо сплющило, как игрушечную железную дорогу, которую раздавил деспот-отец. Церковь Вильгельма стала селёдочным скелетом. От «КаДеВе» остались одни рёбра, а внутри, как в стакане, болтался щебень с кирпичом. На углу Нюрнбергерштрассе висел плакат «Вы покидаете английскую зону».

Среди этого хаоса перемещались люди. У разбитой витрины сидела на стуле женщина и торговала флоксами из вёдер. Франт с букетом ждал объект своего интереса на углу. Девушка в юбке-карандаше, из-под которой выглядывали коленки, вела за руку мальчика и девочку, и на всех троих сияли белейшие носки. Немного ободранный господин собирал окурки.

Содрогаясь от предстоящей встречи с пепелищем, мы пошли, огибая горы камней, к нашему дому, и какое же было счастье видеть, что он лишился лепнины и стёкол в окнах, но всё же цел. Как и соседний. Всего два дома, сохранившие свои стены, на всю улицу.

Потянулась новая жизнь среди развалин. Гуляя ночами, мы слышали, как с глухим грохотом вываливаются из стен кирпичи. По утрам дворник из пансиона скрёб веником улицу, и после бомбёжек и воплей ужаса его шварканье казалось небесной виолончелью.