Но поучаствовать в возведении храма новой эры мы не успели. На том же чёрном рынке кто-то схватил меня за обшлаг пальто так, что рукав чуть не остался в руках у ловца. Решив, что меня сцапала переодетая полиция и надо спокойно отбиваться от подозрений, я улыбнулся и повернул голову к полицейскому. Передо мной был Вилли.

«У меня для тебя новости, не дёргайся», — быстро сказал Вилли. Он нервничал, явно переоценивая мою враждебность. «Ну?» — «Одесса ответила». — «Что?» — «На твой запрос успели ответить. Справка от семнадцатого февраля прошлого года. Тебе повезло, через месяц из Одессы началась эвакуация… Назад!»

Вилли достал из кармана конверт. Да, это был ответ из одесской комендатуры господину Бейтельсбахеру. Мимо блуждали люди с чайниками, пальто, связками книг, сапогами, перекинутыми через руку подобно полотенцу официанта. Я заглянул в глаза Вилли.

«Стой, — сказал он, — я отдам, но ты мне поможешь… Стой! У меня бритва, и к тому же я шёл за тобой от вашей квартиры и знаешь сколько постов насчитал? Четыре. Ты не убежишь, и я тебя сдам прямо здесь, советским. Они рады узнать о твоих акциях, поверь мне. Фон Мой тоже присылал нам отчёты».

Я представил себе будущее Ольги и обмяк. «Ничего особенного не прошу, — заговорил Вилли. — Скоро меня будут допрашивать денацификаторы, то есть комиссия, согласно моей анкете члена партии. Как свидетеля я назвал тебя. И я буду говорить только правду: занимался подбором работников, излишнего рвения не проявлял. Никакой истории с твоим другом не было. Просто молчим о ней. Не врём, но и не упоминаем, и это значит, что ты не лжесвидетель. Я спрячу конверт в тайнике, а сразу после комиссии отдам. Если ты не сваляешь дурака, я буду приговорён к денежному штрафу как „попутчик“ и уеду».

Мне захотелось прирезать его прямо на месте, но он добавил: «Эй, я всё прочитал. Твои живы».

Акробаты попадали со струн, и следующий месяц я вёл себя так, будто получил прямой в подбородок. Бродил по комнате и по улицам в тумане, хватал за руки Ольгу и едва не ударил её, когда та стала повторять, что обманщик никогда не обманывает единожды. Кричал, что разберусь сам, что имею право знать, что наконец-то приблизилось освобождение от ярма, которое я влачил всю жизнь, и я имею право… Ольга заперлась в ванной и не разговаривала со мной.

Комиссия оказалась медленным па-де-де отрешённых взглядов, шёпотов, недомолвок. Здесь пахло бумагой, как в сыром и заплесневевшем архиве. Коридор был полон людьми, но никто здесь не смотрел друг другу в глаза дольше, чем на секунду.