Почему они не дают мне объяснить, что я не еврей, а обрезан по медицинским причинам? Кретин. Расстегивая штаны, чувствую унижение, неизмеримо большее, по сравнению со стыдом, который испытал перед Колей два года назад.

— Эй, желторотики, идите сюда и смотрите. Чтобы потом знали, чем представители иудейской расы отличаются от нас, арийцев. Видите, головка гладкая. Как противоестественно!

Огнем пылает не только мое лицо, но и все тело. Ну, осмотрели, довольны? Натягиваю штаны, но обервахтмейстер не позволяет.

— Стоять смирно, жидовская свинья! Руки по швам! Смирно! — он бьет меня по руке носком сапога, штаны падают до колен.

Громко хлопают двери, и в комнате появляются четверо латышских полицейских с оружием в руках, среди них и Петерис Карсиенс. Немцы молниеносно направляют стволы на вошедших.

— Мы… — Петерис и другие неохотно опускают свои карабины.

— Что вы тут забыли? Заблудились? — удивление немца быстро переходит в усмешку.

— Herr… — главный в латышском отряде запинается, но, кажется, говорит по-немецки.

— Herr Oberwachtmeister! Когда вы, латыши, уже выучите воинские звания? И регламент.

— Простите, господин обервахтмейстер! Капрал Линтен! — одним глазом косясь на меня, он поправляет себя, как может.

— О, безнадежный Остланд, — обервахтмейстер машет рукой. — Хорошо, обойдемся без формальностей. Рассказывай, капрал Линтен!

— Нам сообщили, — начинает Линтен, — что здесь болтаются подозрительные типы, смахивающие на жидов. Оказалось, правда, здесь скрывались жиды! Увезли их улицу Алнас. И одного латыша, предателя. Теперь приехали за Матисом Биркенсом, он хозяин этого дома. Тогда не застали, поэтому приехали еще раз. Господин обервахтмейстер, мы действуем по приказу полковника-лейтенанта Осиса!

Почему он не рассказывает, что застрелили Бориса? Потому ли, что труп не мозолит глаза, куда-то запропастился? Выходит, я облегчил ему отчет перед немцами.

— Слава Богу, на этой улице проживают сознательные граждане, и у них сердце болит от того, что рядом грязное логово жидов и предателей, — не вытерпев, по-латышски добавляет Петерис. Он с ненавистью смотрит на меня.

Сознательные граждане? Мои миролюбивые и общительные соседи донесли в полицию?! Как?! Не могу поверить. Казалось, все мы живем дружно, нередко выручаем друг друга, и тут на тебе! Морды любезные, а на самом деле… Может, кто-то втихаря держал зуб на меня? Не могу вообразить… и за что? Даже взгляда косого не припомню. Если б был, то я бы заметил… Ах, земля, расступись! Кому из них больше руку нельзя подавать? Стыд за Иуду из наших земляков жжет куда больнее, чем немецкие издевки.