Часть Серафимовского кладбища (где предполагалось разместить как минимум 100 000 погибших) была реконструирована как зеленая зона, дополняющая мемориальную колоннаду, на фоне колонн которой возвышались фигуры ленинградских рабочих, подобные кариатидам; работы по возведению мемориала были завершены в начале 1965 года[1519]. Пискаревское же кладбище стало площадкой для спроектированного с гораздо большим размахом мемориального парка: проект включал в себя целый ряд монументов, а также серьезную трансформацию природного ландшафта. Создание парка потребовало проведения масштабных работ – не только на самом участке, но и во всем районе. Подъезд к мемориалу создавал соответствующий настрой – по главной магистрали, проспекту Непокоренных, широкому бульвару, протянувшемуся вдоль забора, вереницы туристических автобусов подвозили посетителей к воротам монумента со звучным названием «Мемориальное кладбище». По советской традиции уничтожения памяти о прошлом для реконструкции района потребовалось демонтировать мемориал иного рода – деревянную церковь Св. Троицы в Лесном, единственный православный храм в этом районе, который действовал даже в сталинские годы. Снесли церковь в 1967 году[1520].

Работы были завершены в 1960 году, а с 1961-го Пискаревское мемориальное кладбище стало обязательным пунктом в маршруте каждого туриста; посещение Пискаревки и прочие ритуалы советского коллективного сознательного по всем возможным поводам были неизменным пунктом для делегация рабочих ленинградских заводов[1521]. Альбомы и путеводители сразу же включили мемориал в список самых важных достопримечательностей города[1522]: «Какой советский человек, ступив на ленинградскую землю, не стремится сюда? Кто из наших зарубежных друзей минует это священное слово?» – вопрошала брошюра 1967 года [Петров 1967:4][1523].

9.1. Пискаревское кладбище, октябрь 2011

Монументальный комплекс такого масштаба, безусловно, должен был соответствовать представлениям государственного и партийного аппарата о приличиях, и Пискаревский мемориал был во многом крайне традиционным[1524]. Статуя Родины-матери работы В. В. Исаевой и Р. К. Таурита, возвышающаяся над аккуратными могилами, воплощала собой привычный символизм позднесоветских военных мемориалов[1525]. При этом стена позади скульптуры была испещрена строчками О. Берггольц: постоянное присутствие Берггольц в блокадном городе и регулярные выступления по радио сделали ее настоящим голосом блокадного Ленинграда, но она же для ленинградских партийных властей была бельмом на глазу[1526]. Ландшафт кладбища, с неоклассическими пропилеями у входа, с обилием травы, воды и деревьев, наследовал традициям местной парковой архитектуры – в том виде, в котором они существовали в советский период, не в последнюю очередь в форме Парков Победы, которые создавались в конце 1940-х и начале 1950-х. Как и один из первых советских мемориалов на Марсовом поле, Пискаревский мемориал был всегда открыт, а при взгляде с улицы первым делом был виден Вечный огонь[1527]. Сдержанная эмоциональность, бескрайние братские могилы с обозначенными на них годами – все это делало кладбище, особенно в обычные дни, без высоких гостей, венков и духовых оркестров, достойным (пусть и не полностью адекватным в силу сложившихся обстоятельств) памятником похороненным на нем сотням тысяч жертв блокады[1528].