Но даже самые ревностные посетители кладбищ не могли противостоять еще одной советской практике – использования территорий захоронений под городское строительство[1549]. Согласно предложению Ленпроекта от 1978 года, постоянный вынужденный поиск площадок под застройку делал этот процесс неизбежным:

Свободные от застройки городские земли быстро исчезают, что вызывает необходимость искать резервы для жилищного строительства и строительства объектов различных отраслей городского хозяйства. Поэтому иногда приходится изымать части кладбищ или полностью сносить старые закрытые кладбища с перезахоронением останков из посещаемых могил на действующие кладбища города[1550].

Из 25 гражданских кладбищ в городе полностью функционировали только шесть; восемь были частично закрыты (в том числе несколько дореволюционных кладбищ, таких как Серафи-мовское и Пороховое); остальные 11 были полностью закрыты, большинство – уже более 25 лет[1551]. Территории этих «лишних» кладбищ было решено переоборудовать под другие цели.

Отчасти это было связано с пропагандой кремации как рациональной альтернативы захоронению; процесс этот начался в 1920-е годы (Ленинград был первым советским городом, где появился кремационный комплекс), но активизировался в послесталинскую эпоху, когда в городе был построен современный крематорий[1552]. Документ 1967 года предусматривал создание нового объекта на 143 гектарах земли в северной части города между Охтинским заливом и Ручьями – тогда это еще была сельская местность (часть земли забрали у совхоза)[1553]. Проект был заказан ведущему архитектору Д. Гольдгору в соавторстве с Н. Захарьиной, Ю. Земцовым и А. Константиновым. Крематорий, строительство которого завершили в 1973 году, расположился на благоустроенной зеленой территории, а само здание было отделано строгими каменными плитами; в нем было несколько различных мемориальных залов, а также конторы и отделы, где можно было приобрести похоронные принадлежности. Место обладало мощным символическим смыслом, поскольку находилось всего в 4–5 километрах от Пискаревского кладбища; все делалось для того, чтобы подчеркнуть: теперь кремацию непременно должны одобрить все цивилизованные ленинградцы[1554].

Кладбища же считались «отсталой» формой захоронения – их следовало уничтожить как можно скорее. Иногда закрытые кладбища поглощала новая застройка (так произошло с Митрофаньевским кладбищем и католическим кладбищем на Выборгской стороне в 1930-е годы). В 1978 году та же судьба была уготована еще ряду кладбищ, например Смоленскому армянскому кладбищу, правда в этом случае пришлось принять меры по переносу могил на одно из действующих кладбищ (а «ценные» с точки зрения архитектуры и скульптуры надгробия – на одно из мемориальных кладбищ в другой части города)[1555]. В других случаях процедура изменилась: теперь кладбища, закрытые 25 и более лет назад, «уже можно реконструировать в парки, сады или скверы»[1556]. Конкретно речь шла о Смоленском православном кладбище. Здесь могилы, имевшие архитектурную или историческую ценность, собирались перенести в «некрополь» непосредственно на территории кладбища, наряду с могилами, к которым продолжали приходить посетители, и это должно было дать возможность реконструировать большую часть остального кладбища. Таким образом предполагалось дополнить местную инфраструктуру полноценным парком: «В центральной части Васильевского острова имеется целая группа закрытых кладбищ <…> в то время, как окружающая их жилая застройка не имеет достаточного количества зеленых насаждений общего пользования»[1557]. На деле реконструкции так и не сдвинулись с мертвой точки[1558]. Для исторических кладбищ по-прежнему оставалось три варианта: полное исчезновение, тотальная реорганизация, то есть переход в «музейное» состояние, или же существование в урезанном и запущенном виде.