— И это единственный мой талант, — усмехнулся Дункан.

— Это намек на «Что с разбитым сердцем станет?». — И Хоуи завопил первый куплет песни.

— Как насчет последнего мартини на дорожку? — спросил Дункан.

— Звучит так, как будто ты идешь на расстрел, — заметила я.

— Просто еду в неизвестность, — ответил Дункан. — И страшно, и весело.

Хоуи хотел было что-то сказать, но внезапно отвернулся, по щекам у него потекли слезы. Дункан порывисто обнял друга за плечи.

— Возвращайся живым, — сказал Хоуи. — Я не перенесу смерти еще одного друга.

— Не собираюсь я умирать, — пробормотал Дункан.

— Так что поосторожнее там, капитан Сорвиголова.

— Как Джек? — спросил Дункан.

Хоуи опустил голову, теперь слезы лились в три ручья.

— Перед тем как ехать сюда, мы были в больнице, — сказала я. — Дела у него совсем плохи.

Джек попал в больницу Сент-Винсент всего пять дней назад, побывав накануне в офисе в последний раз. Добраться до кабинета самостоятельно он в последнее время не мог, требовалась моя помощь. Он ходил, опираясь на две трости. Саркомы Капоши на носу и во рту уже нагноились. До этого Хоуи несколько дней ночевал у Джека на диване в качестве ночной сиделки. Рано утром Хоуи возвращался к себе, чтобы принять душ и переодеться для работы, целыми днями ничего не ел, держался только на кофе и антидепрессантах. На смену Хоуи появлялась я, кое-как помогала Джеку одеться и загружала нас обоих в ожидающую машину. Члены совета директоров «Фаулер, Ньюмен и Каплан», надо отдать им должное, не только сообщили, что, пока у Джека есть силы появляться в издательстве, ему здесь всегда будут рады, но и предоставили машину с водителем, чтобы он мог в любое время поехать, куда ему нужно. (Это избавляло нас от многих унижений, так как таксисты часто проносились мимо, не желая перевозить явно больного человека.) Финансовый директор дома, Мел Морган, сказал мне с глазу на глаз, что, если Джеку понадобится ночная сиделка, он решит проблему с оплатой. Но Хоуи, услышав об этом от меня, заявил, что сам будет рядом с Джеком с заката до восхода солнца.

— Давай я подменю тебя хотя бы на две ночи в неделю, — предложила я.

— Предложение принято с благодарностью и отклонено. Я провожу Джека, буду при нем до того момента, пока он еще может оставаться дома. Другими словами, до конца.

А финал приближался с трагической неизбежностью. Пять дней назад, добравшись до своего кабинета — он опирался на трость, а с другой стороны его поддерживала я, — Джек потерял сознание, не успев сесть за письменный стол. Вызвали «скорую помощь». Дежурные врачи, оценив состояние Джека, экстренно госпитализировали его в больницу Сент-Винсент. Я поехала с ним в машине «Скорой помощи», велев своей помощнице срочно позвонить на работу Хоуи и сообщить, что случилось. Довольно долго мы с Джеком ждали в приемном покое, он то приходил в себя, то впадал в забытье. Потом два санитара подняли его на каталку. Я смотрела, как Джека вкатили в большой лифт и доставили наверх, в специализированное отделение, где занимались жертвами этой все еще не излечимой смертоносной заразы. Когда я заявила санитарам, что поеду вместе с Джеком, они не возражали. Дверь лифта открылась, и передо мной открылась незабываемая картина — управляемый хаос. Все палаты были настолько переполнены, что для Джека там не было места. Его разместили в центральном коридоре отделения. Оглядываясь по сторонам, я видела мужчин — и нескольких женщин — на разных стадиях умирания. Рядом с ними, пытаясь облегчить своим близким смерть или оказать хоть какую-то помощь, толпились друзья, члены семей, сотрудники. Врачи и медсестры метались от постели к постели, пытаясь поддерживать хоть какой-то порядок, под крики и стоны пациентов и тех, кто за ними ухаживал, сливавшиеся в жуткую, угнетающую какофонию, унять которую было невозможно, хотя она тревожила всех.