Трагическое характеризуется автором книги о Рабле как само по себе нечто однотонное; с этим трудно согласиться. Трагическое в своей сфере так же «многоголосо» и парадоксально-противоречиво («оксюморно»), как и смешное. Ведь сам Бахтин признаёт: «В основе топографического жеста и топографической сцены (события) у Шекспира и их восприятия лежит пространственно-ценностное движение снизу вверх и обратно, те же готические качели, то же хождение колесом, но в серьёзном плане»[353].

М. М. Бахтин глубоко чувствовал – и по обстоятельствам своей эпохи и судьбы не мог не чувствовать – трагическую сторону круговорота жизни. Вот лишь некоторые места его текста, подтверждающие это.

Из комментария к «Гамлету»: «Такова жизнь. Она преступна по своей природе; если её утверждать, если упорствовать в ней, если осуществлять её кровавые задачи и настаивать на своих правах, следовало бы покончить самоубийством, но и смерть сомнительна»[354].

Из комментария к «Отелло»: «Трагедия необеспеченности, сомнения, страха возможности (возможность, отравляющая действительность; доверие – недоверие к человеческой природе)»[355].

По поводу «Короля Лира»: «…Бытие всё отравлено ложью. Но бытие, раз возникнув, неискупимо, неизгладимо, неуничтожимо: раз нарушенную абсолютную чистоту и покой небытия нельзя восстановить. Ни искупления, ни нирваны. Не дано измерить страдания (оно доступно лишь в чистой форме: наркоз)»[356].

И всё же, трагическое начало заняло в научном творчестве Бахтина гораздо меньшее место, чем смеховое. Эту диспропорцию можно интерпретировать как следствие общеизвестных исторических обстоятельств (что никак нельзя сбрасывать со счетов). Но наряду с этим существовала ещё внутренняя логика бахтинской культурологической концепции, которая властно оттесняла трагическое куда-то на периферию. Впрочем, сам Бахтин ощущал возникавшую при этом односторонность и стремился преодолеть, восполнить её.

В ходе предшествующего изложения мы убедились в том, что временной аспект бытия (в единстве с пространственным и др.) занимает в философских и эстетических построениях Бахтина весьма значительное место. М. М. Бахтин воспринимал реальный мир и, в частности, мир культуры как находящийся в безостановочном изменении, постоянно устремлённый к будущему. Активным участником всех обновительных процессов является, по Бахтину, сам человек – «единственная», особая личность, диалогически взаимодействующая с другими самостоятельными, уникальными «Я». Именно через темпоральные воззрения учёного, быть может, вернее всего можно проникнуть в его творческую лабораторию, в самую суть обо-сковываемой им концепции. Мы в своей статье затронули лишь некоторые аспекты этой обширной темы, связанные, главным образом, с культурным и художественным освоением моментов цикличности в общем контексте развития. Изучение всего обозначенного комплекса вопросов, несомненно, должно быть продолжено.