Обосновывая принцип дополнительности, Бор сознательно искал и находил аналогии тому, что имеет место в субатомной физике, в самых различных областях человеческой культуры и познания. Однако, дело отнюдь не сводилось к подтверждению универсальности данного принципа и приведению ярких примеров, иллюстраций. Фактически автор принципа дополнительности намечал, исходя из него, новые перспективные исследовательские подходы и программы как в смежных, так и в весьма отдаленных областях науки и культуры.

Так, комплементарность причинно-механического и телеологического объяснений он считал важной характеристической чертой биологической науки. В области психологии отношения дополнительности существуют, полагал Бор, между инстинктивнобессознательным и интеллектуально-волевым началами психики. Где есть одно, нет другого; чтобы проявить первое, необходимо подавить второе, и наоборот; и все же, несмотря на столь различную природу, обе эти полярные сферы находятся в единстве, взаимодействуют, «высвечивают» друг друга (тому подтверждение – практика психоанализа).

Большое внимание уделил Бор анализу проявлений принципа дополнительности в области языка. Знаменательно, что такой крупный лингвист, как Р. О. Якобсон, принял эту идею в качестве руководства к действию, стал единомышленником и отчасти даже сотрудником датского физика в осмыслении принципа дополнительности, в его пропаганде, в единении на этой основе естественных и гуманитарных наук[447].

Дополнительным виделось Бору и соотношение искусства с наукой. Оба они. по его убеждению, причастны познанию. Оба стремятся познать истину. Однако, каждому из них открываются разные ее аспекты. Наука на опытной основе, но понятийно-логическими средствами постепенно создает объяснительную модель реальности. Искусство же есть дело интуиции отдельного человека, и оно связано со стремлением охватить истину целостно, помимо логического анализа предмета (мира), со стремлением передать целостность некоторого сложного эмоционального состояния, чувства. «Причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа» (493).

Наконец, сквозь призму принципа дополнительности воспринимал Бор взаимоотношения культур разных народов. Он выступал как против самоизоляции в этой сфере, так и против пренебрежения самобытностью других народов, высокомерного суждения о них по ценностным меркам собственной, привычной культурной среды. Глубинную основу дополнительности человеческих культур как реального факта и как идеала, к которому следует стремиться, ученый видел в том, что «каждая такая культура представляет собой гармоническое равновесие традиционных условностей, при помощи которых скрытые потенциальные возможности человеческой жизни могут раскрыться так, что обнаружат новые стороны ее безграничного богатства и многообразия» (287).