Р. Гвардини, подходя к проблеме с несколько иной стороны, напоминает о том, что с возрожденными мифами (античным, нордическим и т. д.) или без них, но современный человек так и останется современным человеком. «Историю нельзя повернуть вспять… Сегодняшний человек становится язычником в совсем другом смысле, чем был им человек до христианской эры»[728]. Непосредственного языческого единения человека с природой уже не может быть там, где есть нововременная, развитая личность. Там, где во взаимоотношениях человека с природой давно нет ничего само собой разумеющегося, напротив – всё проблематично, всё требует выбора, самоопределения. Р. Гвардини полагает, что в конце концов христианство выстоит в своих неизбежных борениях с новоязычеством, – за счет мужественной ясности в осознании этих альтернатив, и новых, возвышенных напряжений при их разрешении.

Новоязыческое мифотворчество выполняет, таким образом, скорее компенсаторную, сублимирующую функцию, нежели подлинно проективную, творческую, всегда требующую огромного духовного напряжения, даже – подвига.

III. Ценностно-релятивистская или постмодернистская трактовка. Данная интерпретация новоязычества подкреплена позитивной оценкой наиболее архаичных форм мифологии, где ещё отсутствует поляризация ценностных начал и они выступают в парадоксальных и смесительных формах единства. Выявление оснований для такого подхода произвел в 60-х – начале 70-х годов М. А. Лифшиц. Он сделал это в своих работах «Античный мир, мифология, эстетическое воспитание» (1973) и «Первобытное общество» (1958–1963, опубликована в 1993)[729]. В заключительных строках его обширной статьи 1973 года явственно звучит стремление освободиться от обременительных пут всякой аксиологии (традиционной религиозной – в том числе), вырваться в безграничный простор свободного самоосуществления, родственного древнему языческому духу. «Нравственное влияние мифологии – не в научении или натаскивании, – читаем у Лифшица, – как это свойственно религиозной, мещанской или казённой морали и отчасти присуще всякой морали, поскольку на почве обыденной жизни люди нуждаются в условной схеме добра и зла, разделяющей эти крайности резкими линиями. Такое деление необходимо, но ещё более необходимо свободное развитие человеческих сил, не знающее границ (курсив мой. – В. А.)»[730].