Светлый фон

В реализации этих фантастических планов «нового религиозного сознания и действия» Мережковский стремился опереться в среде интеллигенции – на декадентов («начало новой общественности», по его словам), а в народной массе – на сектантов, противостоящих «историческому христианству», разрушающих его[770].

В начале XX века, кстати, восприятие сектантства как некой новой, адогматичной культурно-созидательной силы было достаточно широко распространено. Одно из свидетельств тому – работы позитивистски ориентированного культуролога, психолога и религиоведа Д. Н. Овсянико-Куликовского. Свои очерки о сектантах он публиковал под характерной «шапкой»: «Культурные пионеры»[771].

Резкими, недвусмысленными неоязыческими интенциями пронизаны многие религиоведческие сочинения В. В. Розанова (которого Мережковский считал более «страшным» выразителем антихристианства, чем сам Ницше)[772]. Так, в статье «О Сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира» (1907–1908) Розанов обвинил христианство в забвении и отвержении ради мира горнего – мира дольнего, земного, где «есть и Гоголь, поэзия, игра, шутка, грация, семья, эллин, иудей, да и все язычество»[773]. Мир христианства лишен всего этого, обесцвечен, выдержан в скорбно-погребальном ключе, считал Розанов. И опять-таки, причина тому – пренебрежение всем телесным, плотским, земным, житейским с его естественными радостями. Без этой земной составляющей христианство лишается бытийной укорененности, утверждает Розанов, оно не «метафизично», а только моралистично. Видимо, прав был Н. Зернов, когда писал о Розанове: «Страстно-религиозное миросозерцание Розанова – в корне своем языческое… Христос представлял аскетический мироотрицающий аспект религии, который был для него неприемлем. Розанов чувственно любил этот мир и не хотел другого… его любовь к миру была нераздельна с всеобъемлющим ощущением Божественного присутствия, но не того Бога, который открылся во Христе»[774].

Современные российские неоязычники не ссылаются на утопии Мережковского, Розанова и других религиозно-культурных «обновленцев» Серебряного века. Но предтечи их сегодняшних исканий и построений – именно они.

В Германии 30-х годов особая, националистическая форма неоязычества была использована идеологами гитлеризма для обоснования своих преступных, человеконенавистнических планов. За процессом фашистской паганизации, утверждения «воинствующего язычества» пристально следили представители русской религиозной философии, печатавшиеся в эмигрантском журнале «Путь». К. В. Мочульский в статье «Расизм и западное христианство» (1939), процитировав Гитлера и А. Розенберга, резюмировал: «Это и было формированием Религии Судьбы как основного компонента «нового», непросветленного, не-античного язычества, как анти-христианства, как разрыва с ценностями христианской культуры, как новой религиозности»[775].