Ничто Костю не изменит с точки зрения пунктуальности – приходит на улицу за десять минут до означенного срока. Решает пройтись по Трубной до Самотеки и обратно. Господи, куда подевались невзрачные, неприбранные, с облезшей штукатуркой домишки, гнилые дворики с сохнущим бельем на веревках и грубо сколоченными столами доминошников, где пили пиво из бочек и мочились под деревьями, где вольно росли одуванчики, репей и подорожник, скамейки в летнем тополином пухе, вся эта нетронутая десятилетиями нутряная Москва?.. Все сметено могучим ураганом, на месте домишек, двориков и деревьев выросли красавцы таун-хаусы, выкрашенные в бежевое, розовое, салатовое. Магазины продовольственные и антикварные, банк, гостиница, школа, японское кафе, ресторан «Йорк», припаркованные машины-иномарки – замечательно выглядит Трубная. Лишь в одном доме, трехэтажном, окна заколочены фанерой: не дошли, видать, руки до него. Но вокруг сугробы снега черного, не стаявшего, мокрядь под ногами, лишь кусочки тротуара чистые, словно вырванные из общей картины мартовского непогодья. В одном из таун-хаусов неподалеку и живут пригласившие Костю. Восемь с минутами, можно войти. Охрана, два крутоплечих лба, интересуются, к кому он идет. Смешно, но Костя не знает фамилию Генриха, визитками они не обменивались, на бумажке с телефонами стояли только имена, Костя так и записал в книжку под именами.

– Генрих и Лера, квартира номер восемь, позвоните, они ждут.

Записывают его фамилию в тетрадку, как в Нью-Йорке в домах с секьюрити, звонят, удостоверяются, что господин Ситников действительно приглашен в гости, и разрешают пройти внутрь. Холл с зеркальными стенами и мозаичным полом, лифт изнутри отделан бархатом бордового колера. Мгновенный бесшумный подъем на четвертый этаж. Выходит, в доме на этаже по две квартиры. В дверях встречает Лера, загорелая, будто только что с курорта, веселая, по-свойски целует Костю и вводит в прихожую, если таковой можно назвать, наверное, двенадцатиметровую комнату в темно-вишневых панелях. Благодарит за цветы и приглашает в гостиную, показавшуюся немыслимых размеров, освещенную огромной хрустальной люстрой, какую привычнее видеть в театрах.

Лера берет Костю за руку, будто сам он может заблудиться в этих хоромах, и подводит к инкрустированному бронзой журнальному столику, за которым сидит такая же загорелая женщина чуть постарше Леры, на вид лет сорока пяти.

– Знакомьтесь, это моя сестричка, мы очень дружим. Помните, Костя, я рассказывала о ней в Риме? Теперь можете видеть воочию во всех ее прелестях, – и заливчато хохочет.