Двадцатистрочное стихотворение состоит всего из двух предложений, что свидетельствует о связности и свободе поэтической речи. Связность и свобода – признаки большого мастерства, подкрепленного вдохновением. О большом мастерстве говорит любая строка, любой оборот.

Анафора («Той, с которой…») поддерживает напор первых строф, создает интонацию и подготавливает парадоксальную восьмую строку: ведь перед ней уже целых семь строк, наполненных словами о «той, с которой». Возникает внутренний конфликт, обязательный, по Выготскому, предложившему в свое время очень точный термин «противочувствие», для каждого настоящего произведения искусства.

Но движение стиха обеспечивается не только анафорой. Все поэтические средства используются максимально. Мы не успеваем внять превосходной, построенной на анаграммах («той… которой… коротая») инструментовке первой строки, как должны уже соотносить ее со второй, где нас ждет сравнение, превращающееся в целую картину, а там наплывает третья со своей звуковой игрой (короткие зимы – долгие весны). Обращаясь к первоначальному смыслу глагола «коротать», поэт насыщает значением каждую морфему и до предела уплотняет стих. В четвертой строке мы наталкиваемся на гиперболическую подчинительную конструкцию: удлинение весен отменяет зимы напрочь (правда, только «на вид»), жизнь превращается в сплошное весеннее торжество. Но сравнение во второй строке, к которому пора вернуться, не становится фикцией. Просто зима («целина») – это необжитая, новая территория жизни, а весна – обыденность, постоянное ее состояние. Поэтому кажущееся столь привычным, даже затасканным, противопоставление хорошей весны плохой зиме приобретает характер новизны за счет игры оттенками смыслов.

В пятой – шестой строках к анафоре добавляются переносы (так называемые анжамбеманы), которые не столько «рвут» стихотворение (чего, например, добивается обычно Цветаева), сколько крепче связывают его. Слово «близоруко» рождает разные ассоциации, но скорее всего несет метафорическое значение («глупо», «неправильно»), хотя и буквальное (нельзя писать портрет, если не видишь лица) не упускается. Ну и конечно, в движении предложения учтено движение времени: вслед за зимой и весной логично следует лето, хотя действует здесь не логика природы, а логика любви, потому что лето не мыслится без появления женщины – героини стихотворения. При этом поэт ни на секунду не выпускает из внимания то, что он создает произведение искусства, отсюда – «портрет», «пейзаж», «холст», отсюда – в лучшем смысле слова картинность, о которой я уже говорил по поводу сравнения во второй строке.