– Ах, мама, я страшно за тебя рада. Оливер – прекрасный человек. Он мне безумно нравится. Он сама доброта и смотрит на тебя так, что я уверена: он любит тебя искренне и глубоко. – Флоренс приподняла голову, лежавшую на материнском плече. – Позволь мне с Мэри-Элис поехать с вами. Знаю: бабушка с дедушкой страшно огорчатся, да и Уинифред и дядя Реймонд придут в уныние, но человек не обязан подлаживаться под других, верно? Человек должен стремиться к счастью, туда, где он может это счастье найти. К тому же я не собираюсь покидать их навечно. Когда-нибудь я возвращусь.

– А ты не хочешь поселиться в другом графстве Англии?

– Нет, мама. Я хочу поехать с вами в Австралию. Я жажду приключений. – Флоренс задорно улыбнулась. – Без приключений мне и жизнь не мила.

Маргарет вздохнула.

– Я с радостью возьму вас обеих, но знай: ты разобьешь сердца Уильяма и Селии и их ребятишек. Хотя какие они теперь ребятишки! Все Даши взвоют от тоски по тебе и Мэри-Элис.

– Не взвоют. Я скажу им, что скоро вернусь. Наше путешествие не будет длиться вечность.

– Не будет, – решительно кивнула Маргарет. – Рано или поздно мы неизбежно вернемся. Не могу же я бросить на произвол судьбы родителей, дядюшку Реймонда и Уинни, согласна?

– Значит, едем? – воодушевленно воскликнула Флоренс.

– Вначале надо спросить Оливера, но я уверена: он не станет возражать. Думаю, даже обрадуется. Он понимает, как тяжело мне рвать семейные узы. А если вы с Мэри-Элис присоединитесь к нам, то я ничего особо и не порву.

Маргарет рассмеялась. Лицо ее просветлело, и давным-давно залегшая на переносице морщинка наконец-то разгладилась.

Затею с Австралией Уильям и Селия восприняли в штыки. Мысль, что Флоренс увезет в такую даль Мэри-Элис, воплощение их сына Руперта, живое существо, которое можно обнять, поцеловать и согреть, привела их в ужас. Вначале они пытались отговорить Флоренс, но, столкнувшись с ее непробиваемой решимостью, попросили не затягивать австралийское турне больше чем на год.

– Если в Австралии тебе придется туго, прилетай обратно. В коттедже все будет готово к твоему возвращению: огонь зажжен, постель убрана, картофель запечен в печке, – твердо сказала Селия, по обычаю мужественных англичан скрадывая печаль шуткой.

Синтия, носившая под сердцем первенца, зашлась в отчаянном плаче и, упав на грудь подруги, безутешно зарыдала.

– Прости, – всхлипнула она, вытирая слезы, – но у меня все внутри переворачивается, как представлю, что моя лучшая подруга и невестка – да-да, ты до сих пор моя невестка – отправится на край света! А вдруг ты не вернешься и я никогда больше тебя не увижу? Что станется с Мэри-Элис? Неужели она вырастет без Педревана, так и не узнав своих дядьев, теть, бабушек и дедушек? Неужели она вырастет, так и не узнав своего маленького братика или сестренку? – Синтия погладила выросший живот. – Подумай об этом, Флоренс! Неужели твоя дочка никогда не узнает своего братика или сестричку?