«Грекопоклонство» и раскол смыслов

«Грекопоклонство» и раскол смыслов

В течение всего Средневековья художественное наследие предхристианства дополняло византийское влияние, придавая русской культуре редкое своеобразие. Отказ от «праотеческой старины» начался после того, как московские государи вслед за Иваном III осознали себя преемниками Византии. Созидателям «третьего Рима» её великое прошлое казалось единственной надёжной опорой. Облик империи стремились воспроизвести в пышном величии царского двора, в церковном и общественном устройстве. Щедро поддерживали православные Патриаршества, влачившие жалкое существование в недрах Османской империи. Во имя православного единомыслия к «учёным грекам» обращались для решения важнейших духовных вопросов. Однако бывшие византийцы сильно изменились после Флорентийской унии и падения Константинополя. Патриархи назначались и свергались турками, духовенство квартала Фанар погрязало в симонии и торговле поддельными святынями. Очень немногие и лишь на католическом Западе получали богословское образование, которое всецело зависело от Рима. При этом перед народами бывшей Византии греки продолжали настаивать на своей церковной непогрешимости.

В 1547 году, при венчании на царство, Иван IV был провозглашён «царём всея Росии» (написание с удвоенным – с- возникло в середине XVII века). Впервые русское государство приняло иноземное название Prnoia, давно существовавшее в Византии для наименования Руси. Спустя несколько лет в Москве, исходя из «единства с греками», был подвергнут сомнению восходящий к древности и краеугольный для русской духовности отказ от изображения незримого Божества. На соборном обсуждении в январе 1554 года посольский дьяк Иван Висковатый выступил против икон, написанных в 1547 году в кремлёвском Благовещенском соборе с нарушением древних правил: «Не подобает невидимого Божества и бесплотных воображати, /…/ не подобает почитати образа паче истины».[605] Псковские мастера, создавшие росписи, ссылались на «греческие образцы».[606] Митрополит Московский Макарий поддержал иконописцев и одобрил изображение Бога-Отца в виде «Ветхого денми» старца, упомянутого в Книге пророка Даниила: «В нашей земле русьской /…/ живописцы невидимого Божества по существу не описуют, а пишут и воображают по пророческому видению и по древним образцам греческим».[607]

Л.А. Успенский пояснял: «Для митрополита изображение Бога по пророческим видениям имеет ту же силу свидетельства, что и образ воплощения; он не делает между ними разницы».[608] Это было верно лишь отчасти. Вряд ли глава Русской церкви не видел различия между строго словесным описанием видения, на котором настаивал Висковатый, и иконным изображением Бога-Отца. В подтверждение своей правоты первоиерарх приводил лишь «древние образцы греческие». Высокопоставленный дьяк, посмевший усомниться в приемлемости таких образцов и ссылавшийся только на первоисточники («Деяния Вселенских соборов») был осуждён, по сути, за непослушание и, возможно, по подозрению в сочувствии ереси жидовствующих, отвергавших иконы.[609] Перенятое от греков безграничное иконотворение было утверждено на Руси силой. И это насилие предвещало глубокие духовные нестроения.[610] Религию Слова начало теснить почитание «овеществлённого в красках» Образа, считавшегося более понятным и «назидательным» для простонародья.