Картинка. Лето, мы идем вдоль новодеревенского шоссе „на уголок“, где автобус на станцию. Отец Александр чуть впереди, с кем-то говоря, мы с Еленой Семеновной следом. И вот она, взглядом указав мне на него, говорит: „Поседел весь… Ведь он меня должен слушаться как мать, а я его — как духовного отца“».

Во дворе перед храмом многие ожидали отца Александра для бесед и напутствий. Здесь кипела ни с чем не сравнимая жизнь…

«Этот двор перед храмом мне предстает как вселенское видение Церкви, — продолжает Ольга Ерохина. — Тут были люди разных эпох, стран — хотя я мало кого знала, но масштаб ощущался. Много позже — кажется, уже после смерти о. А., мы подружились с Клер — которую я приметила сразу, но не догадывалась, что она монахиня и француженка. Там же о. А. познакомил меня с сестрой Иоанной Рейтлингер, вернувшейся из эмиграции. А была еще монахиня в миру, мать Феодора, местная жительница, точнее, из соседних Заветов — Новых Заветов, как мы говорили, склеив Новую Деревню и Заветы Ильича. Она помогала в алтаре, стояла с платом у причастия; в домике, где мы ожидали своей очереди перед кабинетом о. А., она всегда сидела с огромной книгой на коленях, невозмутимо читая невзирая на наше шумное присутствие. Подруга моя вспоминает, как однажды вдруг открывается дверь кабинета, о. А. выглядывает и делает выразительный знак # — мол, осторожнее говорите (у него там кто-то такой сидел). Мать Феодора приняла постриг по благословению о. А. Когда ее спрашивали, сколько ей лет, она отвечала: не помню, я еще в том веке родилась. Она овдовела во время Первой мировой войны и с тех пор замуж не выходила.

Еще была монахиня Досифея, Елена Владимировна Вержбловская. Она печатала самиздат, которым мы кормились. Елена Владимировна прошла лагерь, муж ее погиб в лагере, и она стала монахиней в тайном монастыре в Загорске. Это был тот же круг, к которому принадлежал и о. А. с самого рождения. Она нам говорила: „Учите Евангелие наизусть. Распределите по главам, кому что учить, — тогда никто его у вас не сможет отнять“. За спиной ее был лагерный срок. Она привозила отцу Александру кипы машинописи — печатала его книги, которые отдавали потом переплетчику. Тогда за самиздат можно было получить срок. В старости она совершенно ослепла. Ей было за 90, когда братья Тэзе посетили ее в Москве. Говорили по-французски, который она не забыла со своего дореволюционного детства.

И были еще лагерницы, подруги мамы о. А. — Мария Витальевна Тепнина, которую все звали Маруся, и Вера Алексеевна Корнеева. Вера присутствовала в 1922 году на суде в Политехническом институте, когда осужден был, в числе других священников и мирян, патриарх Тихон. Она, тогда еще 16-летняя девушка, с тетей, которая была монахиней в миру, носила передачу патриарху, заключенному в Донском монастыре. Однажды они передали через конвой пасху и кулич (голод, они с великими трудами достали продукты, чтобы сделать все это). Патриарх благословил их со стены монастыря (во время тюремной 20-минутной прогулки).