Терпение отца Александра по отношению к своим духовным чадам было безграничным, он мог нести это бремя до крайней степени изнеможения, притом что люди, причинявшие ему духовные страдания, в большинстве случаев не осознавали того, что стали их причиной. Но терпение его не было всепрощением, сознание недолжного сохранялось. Он ждал обращения свободной воли человека к добру, давая возможность действовать благодати. А до тех пор терпеливое ожидание несло для него и страдание.

«Отец Александр видел в человеческой слабости не отсутствие, а лишь непроявление силы духа или действие „наоборот“, негатив, — пишет Владимир Леви. — Изломанных, больных, заблудившихся, конечно, хватало; но как раз с этим и сопрягаются обыкновенно талант, самобытность, скрытый избыток сил, душевная красота. „Отмываем жемчужины, — говорил отец Александр. — Серые среди наших — редкие птицы, они кормятся по другим местам…“

Обычное сочетание: незаурядность натуры — духовный кризис — житейская катастрофа (болезнь, одиночество, семейная драма или неразрешимый конфликт с системой). У многих — жестокие внутренние потрясения на фоне внешнего благополучия».

Как вспоминают многие прихожане новодеревенского прихода, свою паству отец Александр в шутку делил на три категории: «пациентов» (описанных, в частности, Владимиром Леви), «бегущих по волнам» (то есть неустойчивых, мечущихся в погоне за духовными благами) и, наконец, «соратников» (они же — друзья). Соратники были всегда, хотя эта категория и была самой малочисленной. Как вспоминает Марина Журинская, на друзей и соратников батюшка мог сердиться, на «пациентов» — никогда; правильные поступки друзей воспринимал как должное, «пациентов» — как подвиг.

Елена Семеновна, Вера Яковлевна и их ближайший круг из «катакомбной» церкви стали прихожанами отца Александра с самого начала его служения. Постепенно круг соратников ширился.

«Зимою 1974 года брат впервые привез меня в Новую Деревню, — вспоминает Ольга Ерохина. — Мне было 20 лет. Я слышала, что тут служит знаменитый священник. Но я заранее решилась хранить свою независимость от общего мнения.

Заснеженные улицы — домишки, заборы. Деревянный храм. Открываем дверь — густые ладанные облака, запах ладана, свечное мигание. Священника не видно, слышен львиный голос из алтаря.

И вот что произошло со мной. Это был световой шок — как от света трех прожекторов. И свет этот исходил от лиц трех старушек, стоящих в храме. И я сразу захотела тут, в этом свете, остаться. И я осталась.

Потом я узнала их имена. Одна из них, Елена Семеновна, была матерью священника. Другая, Мария Витальевна, была ее подругой с молодости. За свою принадлежность к нелегальной церкви провела в заключении 10 лет. А третья была Мария Яковлевна, деревенская жительница.