Отец Александр, кстати, считал аскезой такие простые, казалось бы, вещи, как умение вовремя ложиться спать, организовывать свою жизнь так, чтобы в ней было место и труду, и отдыху, и молитве».

Два нетипичных эпизода на исповеди у отца Александра описывает Андрей Тавров: «Однажды я был свидетелем ситуации почти комической. Я стоял в небольшой очереди на исповедь к отцу Александру, которая шла параллельно службе, и поневоле стал свидетелем того, как одна из прихожанок, которая ему исповедовалась, принялась отчитывать отца Александра, упрекая его в непонимании и разных грехах. Случай редкий, но не необычный. Необычным было то, что священник смиренно все это выслушал, словно это он пришел на исповедь к своей прихожанке, а не она к нему. Он так и стоял и слушал, не возражая ни словом, не прерывая гневную девушку ни на мгновение до тех пор, пока ее обличительный пыл не начал иссякать и терять силу. Произошло это совсем не скоро, но в конце этого периода, когда всё утихло, я снова услышал его ободряющий, низкий голос, а через некоторое время эта прихожанка сошла с клироса совершенно сияющая и, видимо, успокоившаяся.

Однажды, проснувшись рано утром в воскресенье, спросонья я выпил чашку кофе и уже потом спохватился, что собирался причаститься. На исповеди перед причастием я сказал про кофе отцу Александру в надежде, что он всё равно меня допустит. Но реакция его была неожиданной. „Аскеза — вещь хорошая, — сказал он. — Поупражняйтесь. Будет повод лишний раз сюда приехать“, — добавил он, улыбаясь. На такой „отказ“ невозможно было обижаться, потому что это вовсе и не был отказ — это была как бы форма совещания — чудесный дар, которым, к сожалению, так мало людей владеет».

Работа отца Александра с паствой продолжалась всегда, поскольку он всегда был окружен людьми. Многие ехали к нему, как ко врачу, поскольку находились в тяжелом душевном состоянии, не говоря о кризисе духовном.

Батюшка никогда не давал понять, каково его реальное отношение к духовному уровню конкретного человека, но с особым вниманием относился к тем из своих духовных чад, чье духовное состояние особенно его тревожило, — эти люди могли покинуть Церковь, не поняв ее назначения в мире. «Для тех, кто был в „тяжелом“ состоянии, — пишет Мария Водинская, — кто имел тенденцию „выпадать“, он часто находил „задания“. А сам отмаливал их, „держа“ какое-то время или всё время на „коротком поводке“».

София Рукова вспоминает, как однажды по просьбе отца Александра печатала на машинке текст его рукописи, отредактированный одной из прихожанок, которая крайне ревностно относилась к этой работе. Однако редакторские правки были настолько не в стиле отца Александра, что София прекратила печатать текст и на следующее утро пришла с этим к батюшке. Отец Александр нахмурился. «Как же, по-вашему, я могу сдерживать ее?» — спросил он, имея в виду болезненную реакцию своей духовной дочери на любую критику ее работы[179]. Батюшка из смирения готов был принимать неблизкую ему правку своего произведения, чтобы не ранить самолюбие прихожанки, которую ценил.