Услышав условную фразу, воины должны были немедленно отреагировать, и дать Иисусу некий заготовленный заранее состав, действие которого погружало в состояние искусственной летаргии. Эта искусственная «смерть» и должна была стать окончанием его мучений. И смерть эта не могла быть просто «сыграна» Иисусом, как в театре. У тех, кто этой смерти жаждал, не должно было остаться ни малейших сомнений, что Иисус на кресте действительно умер! А потому ему пришлось согласиться на риск контролируемого отравления.
Именно яд и принял Иисус, когда через шесть часов своего распятия он почувствовал, что его силам терпеть крестные муки подошел конец, и воин, повинуясь его условному сигналу, наполнил губку и дал ему пить. И то, что это был именно яд, а не просто «оксос», объясняет ту примечательную деталь событий, что воин не пожелал даже мочить руки в этой жидкости, а насадил губку на какую-то палку, и так на палке уже подал ее Иисусу. В ином случае в этой палке не было ровно никакой необходимости: т-образные столбы («кресты») для распятий были обычно высотой примерно в рост человека, а не такими многометровыми монументальными сооружениями, какими их принято изображать на иконах и прочих благочестивых картинках.
И вот Иисус, вкусив жидкости из поднесенной ему на палке губки, «
Иоанну же этот эпизод мог потребоваться как для того, чтобы «подогнать» описываемые события под еще одно «пророчество» Ветхого Завета: «
Хотя, возможно, что-то, убеждающее окружающих, что на кресте висит уже именно труп, а не живой человек, и было проделано, но это могла быть настолько обычная и всем тогда известная процедура, что об этом евангелисты не сочли необходимым упоминать. Впрочем, это и не важно, было ли предпринято что-либо «доказательное» или нет. Важно, что приказ о максимально убедительной инсценировке смерти был выполнен максимально хорошо, и ни у кого никаких сомнений относительно смерти Иисуса не возникло ни тогда, ни впоследствии. Для всех присутствовавших при казни и тех, кому они потом обо всем рассказали, Иисус на кресте