Зачем некоему весьма почтенному еврею, имевшему какой-то свой хороший гешефт и высокое положение в Иудее, вдруг понадобилось бы так подставляться? Зачем он, пусть даже будучи тайным сторонником Иисуса, но, вместе с тем, будучи и именитым членом Синедриона (того самого, что официально осудил Иисуса на смерть!), вдруг столь явно и недвусмысленно раскрывает свои симпатии к осужденному? Причем действием, которое уже ровно ничем самому Иисусу помочь не может? Ведь, согласно официальной христианской версии, Иисус на кресте умер-то по-настоящему!

К тому же, Иосиф не только саморазоблачился, как сторонник преступника, но и навлек на себя очень серьезное ритуальное осквернение: он общался с язычником Пилатом, а потом еще и прикасался к мертвому телу, причем к телу того, кто был осужден высшим религиозным судом, как богохульник и самозванец!

Всем этим Иосиф однозначно обрекал себя на полное разрушение всей своей жизни! Разумеется, он с позором должен был быть изгнан из Синедриона, а то еще и побит камнями, как отступник. Но даже если жизнь ему и сохранили бы, он точно потерял бы весь свой гешефт в Иудее, поскольку никто из иудеев уже не имел бы с ним никакого дела. Одним словом, он и члены его семьи превращались в полнейших изгоев, все потерявшими и подвергающихся стопроцентной общественной обструкции, и все это ради чего — ради того, чтобы просто по-человечески похоронить кого-то?!.

Вдумаемся еще раз: полностью разрушить жизнь свою и своей семьи только ради того, чтобы похоронить, пусть даже и очень уважаемого тобой, человека?!. Сказать, что это все более чем странно — это просто ничего не сказать!

Однако, что еще более странно, ни о каких такого рода последствиях ни в одном тексте нет ни слова. И это несмотря на то, что эти последствия не могли не наступить, и скрывать их евангелистам не было никакого смысла — ведь, в этом случае, Иосиф Аримафейский становился, пожалуй, первым мучеником за веру в Иисуса Христа!

Но нет в Евангелиях такого мученика за веру, и это может означать только одно — Иосифу все это каким-то образом сошло с рук. Но каким же образом это могло произойти? В рамках официальной церковной версии — никаким. Зато и неожиданное появление этого действующего лица, и все его действия, и последующее полнейшее исчезновение, просто великолепно вписываются в концепцию «Плана Пилата»!

Так, только в рамках этой концепции становится понятно, почему вопрос о том, как поступить с телом распятого преступника, решался на уровне высшего регионального представителя Римского императора — прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Ведь если бы это не его собственный план исполнялся тем жарким вечером под его же личным руководством и контролем, давно уже Пилат отдыхал бы в теплом бассейне с чашей хорошего вина, даже и думать не думая ни о каких казненных иудейских голодранцах! И, уж тем более, не утруждая себя приемом посетителей с такими «важными вопросами», как вопрос о том, как поступить с их трупами. Прокуратору ли римской провинции эти вопросы решать, или тут и простой центурион из охранения справится совершенно самостоятельно, ничем не утруждая высшее начальство?