Шум в ушах стал оглушительным, удары в висках замедлились. Точно кто-то прикладывает мне к голове мешок с песком. Свет померк, и в какой-то момент я ощутил себя легко и приятно. Похожие чувства испытал после того, как люди Маркиза избили меня и бросили в карьер. Не знал, что это и есть смерть.

Неожиданная тупая боль в коленях и плече, обжигающее прикосновение к шее, и в горло хлынул поток свежего воздуха. Я глотал его и кашлял, снова глотал, давясь возвращающейся жизнью. Сквозь канонаду в ушах слышал ржание веселящихся стражников.

— Вставай! Вставай, висельник!

Удар по ребрам отозвался гудящей болью по всей груди. Я поднялся, все еще не понимая, что происходит. Мои руки коснулись мерзлой земли, ветер остудил влагу на щеках.

— Пшел!

Стражник схватил меня за шиворот и толкнул в спину. Я шел назад, к темнице, оставляя позади мрачную тень виселицы. Под дружный гогот охранников, расходящихся по своим делам, я волочил ноги ко входу в тюрьму.

Голова раскалывалась, перед глазами плясали цветные пятна, и спускаясь по ступенькам, я несколько раз чуть не упал. Только когда с меня сняли кандалы и втолкнули в камеру, в сознании укрепилась мысль, что я выжил.

— Ты гляди, не обмочился, — заржал один из моих мучителей. — Стальные, видать, у него…

— Эй, идем!

Они закрыли дверь и ушли. Я сидел на полу, прислонившись к решетке. Так прозрачно было в голове. В памяти осталось только морозное небо, которое, я думал, больше не увижу.

— Что, вздернули? — спросил мой сосед и коротко хохотнул.

Я даже не смотрел на него.

— Повезло, — крякнул он. — Теперь они с тобой забавляться часто будут.

— Забавляться? — я все еще не понимал, что случилось, а мой приятель, похоже, в курсе событий.

— Ну да, известная потеха у местных сторожей, — подтвердил он. — Берут кого-то из смертников и вешают ради смеха. Если шею сразу не переломит, то потом могут и снять петлю. Ну, а могут и не снять. Никогда не знаешь, в этот раз навсегда или нет.

Я потер шею в том месте, где кожа горела от объятий веревки. Значит, забава. Пожалуй, на второй-третий раз взмолишься, чтобы не возвращали к жизни. Отсюда нужно уходить, и поскорее.

Ужин в тот день принес стражник из другой смены. По словам моего соседа, извращенными пытками развлекаются только те, что повесили меня. Их начальник сам нечист совестью: вымогает деньги у родственников заключенных, угрожая последним голодом и побоями. Вот он и спускает с рук своим подчиненным все их грешки. Мало кто из ожидающих смертного приговора или пожизненного заключения дожил до суда.

Мой сосед сказал, что его зовут Боб. Боб Тайгер, щипач, приехавший из провинции в столицу. Он сидел в тюрьме уже шесть лет. Суд определил его на пожизненное заключение, и по решению администратора тюрьмы его должны были направить на работы в шахте. Вот только его бумаги не то потерялись, не то были перепутаны. По закону Патрии его не могли казнить, не установив личность, так же как решить его дальнейшую судьбу. И он остался в темнице. Даже осужденным на пожизненное заключение иногда везет. Перед главным церковным праздником — Рождеством — на подпись императрице попадает список на помилование. Но раз личность Боба не была установлена, еще ни разу он не числился в этом списке, хоть знал с десяток убийц и разбойников, которые получили свободу.