Он утешал себя мыслью, что на территории продолжает дежурить охрана.

* * *

Охранник по фамилии Короленко, тот седоватый и короткостриженый, что доложил Патрушевой о ночном гулянии Оли, смотрел в зеркало заднего вида. Интернат практически пропал в облаках испарений. Ночь была теплая, беззвездная и сырая, она ввинчивалась в кости ноющей ревматической болью. Колени скрипели в унисон с главными воротами. Ветерок бодал металлические створки.

Короленко никак не удавалось поймать одну шустро изворачивающуюся мысль. Словно он должен был сделать что-то важное и не сделал.

Может, жена просила о чем-то? Или он снова прозевал годовщину свадьбы? Так нет же, это все летом, а до лета попробуй еще доживи.

— Чей-то день рождения? — спросил Короленко вслух. Нет, смартфон напомнил бы ему сигналом. Технологии — удобная штука. Тогда что же он не выполнил?

Туман просачивался в кабину через маленькую щелку, приносил сладкий запах тлена и разложения, мешал думать.

Напарник сел за руль, фыркая:

— Ну и погодка! Скорее бы в город приехать. По пивку пропустим?

— Сань… — замялся Короленко. — Мы ничего не забыли?

Напарник завис на мгновение. Глаза его опустели, глупая улыбка лунатика исказила губы.

«Уходите… — прошептали могучие сосны, палые листья, мраморные нимфы, дохлые звери в лесу. — Уходите и не мешайте!»

— Мы ничего не забыли, — сказал напарник убежденно.

— Мы ничего не забыли, — повторил Короленко эхом.

Автомобиль тронулся по щебневой дороге.

Они забыли проверить, есть ли кто в интернате, забыли выключить свет, запереть дверь и остаться на дежурство.

* * *

— Артем! Сейчас же вернись!

Оля завертелась в сумрачном холле. Взгляд упал на лестницу. Панно трансформировалось. Рыбак теперь смотрел не в кипящую воду, а на Олю в упор. И он, конечно, не был человеком. В глазницах извивались осьминожьи щупальца, к ним, как к нервам, крепились глазные яблоки, стационарно болтающиеся вне посиневшей головы. Нос божества расплющился, стал парой дыр над зубатой прожорливой пастью. Рыбы, продрав невод, отращивали тонкие полупрозрачные конечности, тянули перепончатые жабьи лапы Оле навстречу.

Старый Оанесс, для которого в Персидском заливе топили девственниц, насмехался над чаяниями смертных. И художник, сотворивший мозаику, погиб во льдах возле канонически опрокинутого кверху носом «Титаника».