— Риан, я могу понять ненависть к тем, на ком лежит ответственность за смерть вашей жены…
Он перебил Мари, не отрывая от нее взгляда, заговорив торжественно, с глубоким чувством:
— Моя судьба — терять тех, кого я любил… Тридцать пять лет тюрьмы превратили меня… в изгоя, одинокого волка, который нашел в себе силы выжить, мечтая за себя отомстить.
— Вы признаете свою вину?
— Да, признаю, что страстно желал отомстить за убитую жену и погибшего ребенка.
— Ваш ребенок не погиб.
— Теперь я это знаю, Мари. И знаю, что если я и недостоин тебя, то я тобой горжусь.
На секунду перед ней возникло безумное видение — легкое, восхитительное: на залитом солнцем пляже идет пара под ручку — отец и дочь, он и она, они смеются и весело болтают. Простое человеческое счастье, которого ни он, ни она не знали прежде.
Ей удалось прогнать этот образ, оставивший тем не менее чувство легкой грусти.
— Можете вы хоть однажды в жизни что-нибудь сделать для вашей дочери?
— Неужели ты думаешь, что я откажу тебе, что бы ты ни попросила? Как ты похожа на мать: то же упорство, та же красота.
— Если я попрошу вас сказать мне всю правду, вы мне ее скажете?
— Да. Я обязан. Пойдем.
Он поднялся вместе с ней на верхнюю галерею маяка, это место он особенно любил — перекресток, где встречались небо, земля и море. Голос Риана снова обрел торжественность.
— Я знаю, ты должна меня арестовать. Моя судьба и судьба твоей матери трагичны, но твоя тоже очень тяжела, ведь тебе предстоит уничтожить отца. Но все-таки я надеюсь, что мне…
— Что — вам?
— Будет дарована одна милость… Почувствовать поцелуй моего ребенка, единственный раз в жизни.
Риан не приблизился к Мари, не обратил на нее умоляющего взгляда. Она сама подошла к нему, поцеловала в щеку и дала себя обнять, испытывая огромное волнение.
Внезапно быстрым и резким движением он выхватил пистолет Мари и, не выпуская ее из объятий, наставил на нее. Мари, вновь испытавшая страшное чувство, что ее предали, стала отбиваться.
— Отпусти! Ты не имеешь права меня предавать! Не имеешь! Не делай же этого сейчас!