Зинаида Олеговна цепко подхватила Ксению за локоть, притянула к себе, принюхиваясь к горчащему запаху служки, и кивнула, согласная с решением Гуса.

– Пойдет. Отведи, – бросила она водителю, и тот потащил безвольную девушку к дверям. – А эта? – И мазнула взглядом по Уле.

– А с этой мы побеседуем. Пока. – Гус прислонился к перилам. – Не мешай нам.

Он лениво махнул рукой. Зинаида послушно потупилась, но, решившись, сделала шаг, присела перед Гусом, поймала его ладонь своей и прижала к губам. В этом суетном, странном порыве было столько раболепного обожания, что Улю затошнило. В собачьей стае свои правила. И полное подчинение вожаку там в порядке вещей. Да только вместо матерого пса на крыльце стоял странно одетый старик, а руки ему лизала не услужливая сука, а женщина в плотном бежевом пальто. Сумасшествие, царившее кругом, набирало обороты.

Но старик, кажется, даже не заметил прикосновения женских губ, и продолжал сидеть, рассматривая мрачный горизонт.

– И все не светает, – скучающе протянул он. – Надо же, как интересно…

Зинаида выпрямилась, попятилась к двери. Так, не поворачиваясь к Гусу спиной, она и скрылась в здании. Только тогда старик посмотрел на Улю.

– Я чувствую, как тебе не нравится быть тут, – сказал он, мигом теряя расслабленный вид. – Они противны тебе, верно? Эти люди, которые мне служат. Ты же понимаешь, откуда они берутся? Как становятся такими?

– Да, – выдавила Уля, отступая к перилам подальше от старика. – Они не успели… Проиграли вам.

– Умница. Хорошо соображаешь. Слишком хорошо для той, что принесла мне второй подарочек. И какой! Знаешь, что приводит к чехарде? Эмоция. Страх, ненависть, жалость. Всплеск чувств затрагивает одну судьбу, подменяет ее другой. Но какие могут быть чувства, если ты во власти полыни, девочка? Если ты впускаешь ее в себя, пропитываешься ею. Познаешь ее. Или ты не делаешь этого?

Таблетки, спрятанные во внутреннем кармане, стали невыносимо тяжелыми. Они гирями придавили Ульяну к рассыпающемуся крыльцу.

– Выпей. При мне. Прямо сейчас, – процедил Гус, запуская пальцы в бороду и поглаживая ее, как кошку.

Рука, подвластная чужой воле, потянулась к молнии. И пока она расстегивала куртку, пока забиралась внутрь, нащупывая кулек, Уля отчаянно боролась с проникшим в сознание стариком. Он молча смотрел на нее, барахтавшуюся в липкой паутине его приказа, и, кажется, от души веселился.

– Надо же, как не хочется тебе стать сильнее. Как отчаянно ты не хочешь выиграть. Иначе в чем смысл тратить силы на схватку с неминуемым?

Когда Ульяна сжала в пальцах рыхлый кругляшок, то на мгновение ей показалось, что она сумеет раскрошить его, пустить по ветру, чтобы утро, все еще не желавшее наступать, впитало его, поглотило и унесло прочь.