– Люди врать не будут, – отрезала старуха. – Раз ненавидят, получается, есть за что. И дом мой он отберет рано или поздно! Глаз у него уже щурится так, когда мимо проходит. Вроде как на собственность свою глядит, ирод. Аль, думаешь, он Андрюшку выселил и успокоился?

– Вот что ты городишь, в самом-то деле! – не выдержал дед Матвей. – Не выселил, а участок купил. И не себе. По указанию завода, работает ведь он там.

– Как же, по указанию, – Инна с клацающим звуком раскрыла свой пустой рот и расхохоталась сумасшедшим смехом. Затем наклонилась поближе к собеседнику и вновь перешла на лихорадочный шепот: – Ты хоть видел, чтоб там еще кто-то работал, окромя него? Один он там. Поди, и воду тоже сам мутит, и дым сам пустил, а нам хренотень всякую рассказывает, будто он не виноват.

– С завода-то, конечно, никто не выходит больше. Только не пускают туда никого, ни местных, ни даже рабочих, они вон на месторождении прозябают. Так что черт его знает, как там оно все устроено. А только Петра я виноватым не считаю.

– Ну и дурень старый, коли не считаешь! – в сердцах выпалила Инна, но тут же спохватилась и добавила мягче: – Дело твое. Только зятек мой – человек гнилой. Андрею за дом мало заплатил. И дочке моей жизнь испоганил! Она вон высохшая вся ходит…

– Она же из-за Лизы, – произнес Матвей и тут же пожалел о сказанном – для старухи это была тема болезненная, кроме того, было совершенно непонятно, поверила она в смерть внучки или до сих пор не поверила.

Инна помолчала немного, глядя прямо перед собой, и проговорила упавшим голосом:

– Я ведь у Лизы была. Там, где она сейчас живет…

«Видать, не поверила», – решил про себя дед Матвей, а Инна продолжала:

– Белый у нее памятник-то. Белый.

Кожа на ее морщинистом лице собралась складками у глаз, сами глаза увлажнились, но она переборола слезы и начала бодрее:

– Не знаю, хорошо ей там аль нет. Дай Бог, чтобы хорошо. Ой, нервов она нам помотала! Я ведь, пока нашла, где она теперь живет, чуть умом не тронулась. А так совсем близко, получается. В гости к ней ходить буду. Она-то сама перестала, давно ее тут не было…

«Совсем помешалась, бедная», – с грустью подумал Матвей, но виду не подал и невнятно ответил:

– Дети-то, они такие, могут не приходить, ага…

– Тебе откуда знать? У тебя всю жизнь ни ребенка, ни котенка. Для себя жил! Хорошо, наверное, когда для себя. А то, вишь, как в старости-то с родней бывает.

– Вообще-то родня у меня кой-какая имеется. Племянник вон написывает. Даже звонил однажды сюда. Звонок-то к Петру в дом попал, у них телефон стоит, а мне за ненадобностью. Все к себе зовет, ага.