И вот я открываю чемодан, накидываю общевойсковой защитный плащ, опоясываюсь, застегиваю обвес.

Достаю темновизор, совмещенный с защитным респиратором, надеваю его на голову, проверяя, не осталось ли зазоров.

Плотно подгоняю к лицу маску, поправляю окуляры.

Натягиваю резиновые перчатки.

Плотно застегиваю капюшон.

Вешаю автомат на плечо.

Нажимаю кнопку дезинфекции.

Спустя несколько минут дергаю рычаг, открывающий внутреннюю дверь шлюза. Она огромная и круглая, похожа на здоровенную шестеренку: она открывается медленно, со скрипом и лязгом.

Передо мной — сплошная чернота.

Поворачиваю ручку на темновизоре.

Щелчок, слабое жужжание — и теперь я могу видеть в этой тьме через окуляры. Всё выглядит смутно-зеленоватым, дрожащим в помехах, расплывчатым, нечетким; но я вижу, теперь я всё вижу, и я наконец-то здесь, под куполом Объекта.

Я вижу Объект.

Это разрушенный храм Покрова Пресвятой Богородицы. Стены его разбиты и наполовину обвалены, колокольня снесена ударом снаряда, под черными окнами — груды камней и кирпичной крошки.

А под ногами хрустит снег.

И сверху падает снег, появляясь из ниоткуда прямо под сводом укрытия.

Земля возле храма изрыта воронками, усыпана гильзами и осколками снарядов.

И лежат в развалинах мертвые тела. В советской и немецкой военной форме.

Вот в разбитой пристройке — красноармеец Пантелеев. Вот в сугробе у входа — старший лейтенант Кричевский, который так хотел стать капитаном. Вот сержант Громов на ступенях храма.

Медленно иду вперед.