– Ты была такой бесчувственной, – сказала Джозефина. – Такой злобной. Я чувствовала, что тебе нужно напомнить… Роуз любила меня. Даже когда мы с ней не ладили, она любила меня. Она никогда не была такой, как ты.

Вайолет понадобилась секунда. Она думала, что мать отправила ее в Фоллкилл, потому что она кричала: «Здесь Роуз! Вы видели? Я видела ее!» А теперь всего одно слово обрушилось на нее с силой товарного поезда.

– Суицид. В ту ночь, на кухне… Я произнесла слово «суицид». – Конечно, Вайолет думала о своем собственном, произнося его, но мать, неизменно нарциссичная, вставила это слово в тот контекст, который имел значение для нее.

– Да.

– И тебе приходилось делать вид, что Роуз все еще жива, потому что ты скрыла от нас ее самоубийство. – Вайолет сделала глубокий вдох. Телефон дрожал в ее руке. – Ее прощальное письмо на самом деле было предсмертной запиской, ведь так?

Джозефина отвернулась к воде.

– Прием! Земля вызывает Мать. Ответь мне. Это была ее предсмертная записка, ведь так?

– Тссс, – прошипела Джозефина. – Говори тише.

– Что? Кто нас услышит? Амброзия? Гребаный олень? Папа тоже в этом участвовал?

Мать ничего не ответила. Значит, Дуглас не знал. Джозефине никогда не приходило в голову подумать о ком-то еще. Она даже не рассматривала то, что остальные члены семьи захотят попрощаться с Роуз и оплакать ее. Она не задумывалась, что им было необходимо поставить точку.

– Я просто не понимаю. Зачем тебе это было нужно? – Вайолет придвинулась ближе, хотя каждая мышца тела тянула ее бежать в противоположную сторону. Она должна была лишить мать бдительности, как ей посоветовала Эди. Если ей нужны ответы, ей придется льстить и притворяться, что она переживает за сидящее перед ней чудовище, – даже если ей хотелось вонзить в ее сердце кол или громко звать полицию, как маленький потерявшийся ребенок. Вайолет старалась говорить ровным голосом. – Если оставить в стороне все остальное – она хотела сказать «правомерность», – неужели тебе не было тяжело? Справляться с такой трагедией в одиночку? Я могла помочь тебе. Мы все могли.

– Ох, Вайолет, как же ты глупа! Неужели ты не понимаешь? Я не позволю людям так о ней думать.

Вайолет едва могла дышать. Ее голос дрожал.

– Я слышу тебя, мам. Но ты не можешь контролировать восприятие других людей, так же, как ты не могла контролировать Роуз. У каждого человека свое мнение. Жизнь – это не какая-то большая пьеса, где ты можешь быть и режиссером, и дирижером, и декоратором.

– Я не допущу, чтобы весь город думал, что Роуз была какой-то плаксивой слабачкой! – взвыла Джозефина. – Роуз не была жалкой тряпкой! Твоя сестра была звездой! У нее был настоящий талант, даже если она решила все бросить!