– Что? – сказал Деррик. – Пореветь собрался? Господи, и правда.

Ник шагал к двери. Колючий жар давил на его глаза изнутри.

Деррик засмеялся:

– Уверен, что хочешь уйти? А то нас четверо, а девчонок три. Думаю, Мэтту пригодилась бы шлюшка, да, Мэтт?

– Иди на хер, чувак, – ответил Мэтт.

Ник открыл дверь и вышел наружу; вечерний воздух казался холодным после плотной жары бара. Он почувствовал нелепое желание попросить их передать Трикси, что он ушел домой, но задавил его. Один из парней сказал: «Сучонок мелкий», а потом за Ником закрылась дверь. Он начал долгую дорогу к парому, который перевезет его через реку, обратно на знакомую территорию. Под фонарями на его пути росли деревья холодного света. Темное небо было близким и тяжелым.

После этого он был уверен, что она с ним покончила. Но утренний звонок в ресторан подарил ему новую надежду, и Ник обнаружил, что ждет Трикси на крыльце своего дома. Он смотрел, как вечер опускается на город, словно огромный сгорбленный гриф, как небо темнеет до пронизанной звездами сумеречной синевы. Судорожные порывы ветра таили в себе холодные глубинные течения и порой бросались в него отдельными крупными каплями дождя. На другой стороне улицы колышущиеся ветви пальмы перекидывались ярким осколком луны.

Ник с матерью жили в проходном доме в нескольких кварталах от Сент-Чарльз-Авеню, который, как и многие дома на их улице, существовал на грани полного разрушения. Со стен облезала краска, а древесина настолько кишела термитами, что в брачный сезон огромные рои заполняли собой воздух жилища. Маленький газон, похоже, стремился компенсировать свои размеры полнейшей запущенностью, словно мечтая о статусе джунглей и отвергая свои стесненные жизненные обстоятельства. Когда на улице зажигались окна и крылечные фонари, дом Ника на их фоне делался темнее, пока не начинал выглядеть покинутым; он привлек бы к себе обреченных людей, обычно составляющих экосистему заброшек, если бы не огоньки, порой мерцавшие в окнах, и не тоскливые звуки, которые время от времени, казалось, издавало само здание, отравляя ими воздух вокруг себя.

Маленькая стайка черных детишек шла по улице; один из них широко размахивал длинной палкой, словно первопроходец, пробирающийся через густые заросли. Они говорили легко, громко, и были, похоже, безразличны ко всему в этом мире, кроме себя и собственных сиюминутных импульсов. Ник смотрел, как они идут, с поразительным отсутствием эмоций: этим вечером они были всего лишь детьми; детьми, которых он не знал. Он попытался призвать гнев, казавшийся ему оправданным и правильным, и не смог. Мальчишка с палкой хлестал ей по бамперам припаркованных машин, и маленькие щелчки рикошетом отдавались по улице. Обычно это вогнало бы Ника в ярость, которую он лелеял бы в почти полной темноте своего крыльца; но этим вечером каждый удар палки исчезал в пустоте у него внутри. Проходя мимо его дома, дети резко затихли. Они не взглянули на дом или на Ника, а, запрокинув головы, медленно шагали с обычной своей расхлябанной бравадой, но он знал, что это место их пугает. Иногда Ника это смущало, иногда он этим гордился. Сегодня он просто чувствовал себя разбитым.