Мы проехали мельницу и свернули обратно к городу.

– Уж что-что, а хитрить она умела, – сказала я. – Этого у нее было не отнять.

– Знаете, что она сказала, когда я предложил связаться с вами? Когда она уже умирала? Я предположил, что вы можете приехать, если я вам сообщу обо всем. А она ответила: «Нет, нет, Лекс для этого слишком умна».

Краска залила его шею и щеки до самых ушей, на меня он больше не смотрел.

Я старалась придумать, о чем бы таком приятном нам поговорить остаток пути. Мне представилось, как через несколько часов он придет домой, где в микроволновке уже разогревается его ужин. Вцепится в рубаху и брюки, стащит их с себя и успокоится – благоразумно, в одиночестве – в своей тихой спальне. «Стерва неблагодарная». Хотя так он вряд ли подумает.

Он не стал выходить из машины, чтобы попрощаться. Я выбралась и встала на тротуаре, глядя на него сквозь открытое окно. Я вся вспотела в рубашке и костюме и стояла, обняв себя за плечи – чтобы он не увидел пятна.

– Я очень ценю вашу помощь, Билл. Но впредь не смогу ее принимать.

Он не смотрел на меня, его глаза не отрывались от скучной дороги.

– Ваш отец, – вдруг произнес он. – Вы думали когда-нибудь, что он с ней делал?

– Знаете, я как-то и без этого всегда находила, о чем подумать.

Эви ждала меня в комнате над пабом, такая крошечная на фоне двух кроватей. Бледная, ссутулившаяся, она все же улыбнулась мне, когда я вошла.

– Расскажи мне. Расскажи мне все.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да все пройдет скоро. Ну же, Лекс?

Пока я принимала душ, она сидела в углу ванной, уперевшись позвонками в радиатор. Я поведала ей весь свой день, начиная с туалетной кабинки, жестикулируя в струях воды и выныривая время от времени, чтобы увидеть выражение ее лица.

– Ты их сделала, – произнесла она.

– Абсолютно.

Я рассказала ей о Билле.