Выжидаю. Получаю ответ от самой себя. Отпиваю еще кофе, чтобы восстановить терпкое послевкусие на языке. Просто так легче сосредоточиться.
Тишина. Я знаю, что мать приедет. Но что будет потом? Насколько хватит нашего перемирия? И с кем еще мне помириться потом, когда она не сможет мне помочь, а мне просто необходима будет помощь? То ли из-за собственной тупости, то ли из-за нежелания загружать окружающих, я уже которую неделю сижу в эмоциональной изоляции, и самое смешное в этом то, что единственным человеком, кому я смогла все излить, оказался Шалаев. Может, он и не виноват в том, что…
{13}
…и смотрит на меня, не отводя глаз. Отвратительно.
– Да, я хочу правды, – ядовитым полушепотом выдавливаю из себя я.
– Она у тебя есть, – он пожимает плечами и уводит, наконец, взгляд в сторону своего нетронутого бокала белого вина.
Он, конечно, не ожидал, что я приду вот так, с шашкой наголо. И не ожидал, что я вообще сунусь к нему. Человек его уровня и его отношения к жизни и к покупке и продаже истинных ценностей всегда мнит себя небожителем. А потом приходит такая вот истеричка, как я, и начинает требовать правды. А ему и сказать нечего.
– Неужели это так трудно – просто признать свою ошибку? – прищурившись, смотрю на Шалаева так, чтобы хотя бы попытаться его пристыдить. – Ему ведь давно от тебя ничего не нужно. Он давно жалеет, что имел с тобой дело.
– Поверь мне, – тяжело вздыхает, – тебе с ним тоже иметь дела не стоит. Дорого возьмет.
– Да откуда ты что-то можешь знать? Столько лет вы не в деле…
– Ты счастлива сейчас?
Вопрос словно выстреливает мне в висок – я даже чувствую тонкий укол головной боли.
– Что? – беру паузу, чтобы опамятоваться.