Он путается, и это, опять же, неудивительно. Я на его месте вообще могла бы только молчать и забиться в угол, хотя в обычной жизни мне палец в рот не клади.

– Хм, – Олег хмурится, делает какую-то заметку. – Так что насчет отношений с отцом, говорите?

– А какое это имеет значение? – с ноткой возмущения спрашивает Андрей.

– Такое, что это определяет, можем мы вести с ней диалог, или первой реакцией будет звонок папе, – спокойно пожимает плечами Олег.

– Звонок. Я так думаю, – Андрей облизывает губы и медленно потирает лицо. – Думаю, что меня закопают только глубже.

– Пока мы имеем три года. Это не худший вариант, – Олег закрывает ежедневник и щелкает ручкой. – И у нас есть, с чем работать. Так что – крепитесь.

– Хорошо, – кивает Андрей. – Можно вопрос?

– Нужно, – бодро отвечает Олег.

Андрей смотрит на меня умоляющим взглядом, но снова убирает глаза как можно быстрее. Почему?

– Вы верите мне?

– Безусловно, – без промедления отвечает Олег. – Но суд мы не убедили. Будем работать.

Свидание заканчивается, как и многие другие. Я успеваю произнести несколько ободряющих фраз, но они звучат как-то сухо, официозно. Я каждый раз репетирую пылкие речи, придумываю ответы Андрея и надеюсь, что все сработает именно так, как я придумала, и станет лучше, но по итогу каждой такой встречи слова забываются, мысли путаются, и я теряюсь в собственных чувствах. Дикая мешанина в голове и чувство опустошенности. Не сомневаюсь, что в голове Андрея – то же самое.

– Спасибо тебе, – успевает промолвить он, прежде чем его уводят.

– Что у нас есть на самом деле? – немного отдышавшись, спрашиваю у Олега уже снаружи, после выхода с территории колонии.

– В сухом остатке? – усмехается он.

– Вроде того.

– Да ничего нового, честно говоря. Все та же условная мать-одиночка, все то же общественное порицание, все те же улики, – Олег достает сигарету и неторопливо прикуривает. – Но я еще думаю насчет жертвы.

– Дохлый номер, как я понимаю.

– Возможно. Но я рискну.