Босая, пьяная и счастливая, Патрисия включает сигнализацию и, пританцовывая, идет по коридору к себе в комнату. Мэрион настояла на том, чтобы запустить что-нибудь из ранней Долли Партон[32]. Патрисия уже и позабыла, как любила музыку: по вечерам, убираясь в закусочной, они по очереди выбирали песни из музыкального автомата. Правда, она не поет — не хочет случайно разбудить Бруклин. Если не считать кошмаров, девочка спит как убитая.

Она открывает дверь к себе в комнату, но что-то не так, волнение витает в воздухе, какой-то звук или, может быть, животный инстинкт выживания заставляет ее замереть. Она нащупывает выключатель, и тут фигура набрасывается на нее из темноты.

Патрисия закрывает руками лицо, как бы спасаясь от подпрыгнувшего питбуля, но это ошибка.

Фигура — это Бруклин, а ей пять, и она не допрыгнет так высоко.

Вместо этого она хватает Патрисию за ногу и впивается зубами ей в бедро, прямо над коленом.

Если все это и казалось дурным сном, то боль очень реальна, и все тело Патрисии отзывается готовностью драться или бежать — она уже много лет не испытывала подобного. Сердце колотится, к рукам и ногам приливает кровь, и чисто инстинктивно она отпихивает от себя девочку, швыряя ее на пол. Мгновенно накатывает ощущение вины, но ее куда меньше, чем можно ожидать, из-за того, как Бруклин смотрит на нее снизу вверх: рот открыт, зубы красные от крови, по щеке стекает ниточка слюны.

У нее в глазах — ничего, абсолютная пустота.

Синяя бесконечность с крошечным черным зрачком, похожим на булавочный укол.

Рука взлетает вверх, но Патрисия не может заставить себя снова ударить внучку. В ней, как два волка, борются два противоположных инстинкта: причинить ребенку боль или схватить ее и держать?

В мгновение ока Бруклин уже на четвереньках, она ползет, хватает Патрисию за ногу, как коала, вцепившись в голень руками и ногами. Патрисия едва успевает среагировать. Она слабо сопротивляется, и тут девочка снова кусает ее, на этот раз впившись зубами прямо в икроножную мышцу.

— Бруклин, нет! — кричит она, хотя знает, что это бесполезно. На этот раз отцепить ее от себя куда сложнее, и Бруклин сопротивляется, стискивая зубы.

Сердце Патрисии… оно не было готово к таким нагрузкам и судорожно колотится, как колибри в деревянном ящике. Ей уже далеко не восемнадцать.

Она отбивается, и что-то колет в спине, но Бруклин держится намертво, и тогда Патрисия наклоняется, пропихивает большие пальцы в рот внучки, прямо у краев, и тянется туда, где еще не выросли коренные зубы. Она с силой вонзается в плоть и дрожащими пальцами разжимает зубы Бруклин, наконец ей это удается, что хорошо, но и ужасно одновременно — потому что Патрисия ощущает дикую боль в разорванной мышце. Кровь по ноге стекает в туфлю, ей мокро и скользко. Бруклин хватается за воздух, вертя головой, как собака, сбитая с толку. Патрисия не отпускает ее, а, напротив, еще сильнее запрокидывает голову. Бруклин не издает ни единого звука, и в этом есть нечто сверхъестественное и чудовищное.