Многие женщины — одинокие и даже кое-кто из замужних — заигрывали с отцом в супермаркете, на пляже, на школьных торжествах, на моих матчах по нетболу. Я к тому времени уже знала, что такое флирт, понимала, что означают женские взгляды искоса, лукавые усмешки, легкие прикосновения. Отец хоть и держался дружелюбно, но давал понять, что не ищет знакомств. Он устроился работать у реставратора мебели и целыми днями пропадал в мастерской, где не нужно было ни с кем разговаривать. Домой он приходил пропахший олифой и скипидаром, расспрашивал, как у меня прошел день, а я учила его французским фразам. “Который час?” “Сколько стоит?..” “Я тебя люблю”.

— Махнем туда, а? — оживлялся отец. — Ты да я. Будем есть улиток и носить береты. А может, есть береты и носить улиток.

Он от души старался меня веселить.

Во Францию мы так и не поехали.

***

Лишь спустя годы, когда память у отца начала слабеть, мы вновь заговорили об этом. Я как раз подвезла его до дома из магазина, и он предложил зайти, попить чайку. Обеденный перерыв у меня заканчивался, но, пожалуй, можно было задержаться немного, чем-нибудь отговориться.

— Давай я. — Включая в розетку чайник, я старалась не думать о том, что отец может обвариться или устроить пожар. Жить одному ему стало опасно, мы оба это понимали.

Мы сели на синий с белым диван, и отец уставился в пустой экран телевизора.

— Мы никогда о ней не говорили по-настоящему, — начал он. — Ведь так?

Я едва пригубила чай — и обожглась.

— Не говорили. — Ясно было, что спрашивает он не про Эмму, не про маму, не про кого-то еще.

— Хотел тебе сказать, что я... — продолжал отец. — Пока успеваю. До того как все забуду. Я хотел тебе сказать прости.

— Не за что просить прощения, папа.

— Есть за что. Это я ввел ее в дом.

— Но познакомила вас я. В лавке, помнишь?

— Она засмотрелась на викторианскую вазу с подвесками. Ее бабушка их называла сейсмометрами, потому что хрустальные подвески подрагивают при малейшем движении.

— Да, было дело.

— Я должен был предвидеть, Джастина. Ты была еще ребенок. И из-за меня, из-за того, что мне не хватало тепла, любви... я впустил в дом это чудовище.

— Папа, она всех провела.

Почти всех.