— Она присматривает за ребёнком. Думаешь, мне это нравится? Господи, Триш, ну кому легче от твоих вечных сомнений и вопросов?!

— За ребёнком я могла бы присмотреть, — сказала Триш. — А на это я не подписывалась. И из больницы нельзя было красть.

Хизер не отрывала глаз от тёмной дороги, тянувшейся вдоль побережья.

— Брать то, что идет на выброс, кражей не является.

— Ну-ну, убеждай себя. Все рассчитала, да? Зачем же мы тогда так старательно все скрывали, если это не криминал?

— Триш, ради того, чтобы изменить мир, можно пойти на мелкие прегрешения.

— Господи, неужели ты и правда в это веришь?

— Слушай, давай не будем сейчас устраивать разборки. Нам нужно избавиться от тела.

— У этого тела есть имя, Хизер. Калиста Салливан.

— Черт возьми, Триш, возьми себя в руки. Прекрати, — не выдержала Хизер. — У нас есть задание, которое мы должны выполнить, чтобы защитить то, что наиболее дорого для нас.

— Для меня самое дорогое — моя свобода.

— Никто ничего не узнает.

— Вот-вот. Все так думают.

* * *

После ни Триш, ни Хизер старались ничего этого не вспоминать. Как они тащили к воде тяжёлое тело Калисты. Как, присев на корточки на обросших ракушками камнях, опустили в воду брезентовый сверток — гигантский кокон.

Хизер наблюдала за подругой.

За своей сестрой.

За сообщницей.

Триш она считала самой слабой в «Улье». А слабость её всегда настораживала.

— Нужно снять брезент. — Хизер показала на брезент. — Иначе не утонет.