— Как дела, господин Жиго? — спросил мастер Гамолин, сопровождая артистическое намыливание гримасами, от которых вздрагивали его бакенбарды и двигались уши.

— Да ничего нового, господин Гамолин, — ответил Жиго, взглянув на себя в зеркало с выражением скуки и отвращения к самому себе вообще и к своим выкрашенным в красный цвет, линяющим волосам, в частности.

— Будем красить? — спросил Гамолин, взглянув на посеревшие волосы Жиго.

— Нет! — отрезал Жиго. Если бы его ноги доставали до скамеечки под умывальником, то он и притопнул бы. — Не будем красить, Гамолин, — добавил он уже мягче, — ни сегодня, ни завтра, никогда… — а затем сказал совсем кротко: — Пусть остаются седыми, дорогой Гамолин, пусть будут серыми, будут бе…

Он запнулся, в голосе его слышалась растроганность, а кисточка и пальцы Гамолина тоже сразу стали мягче и нежнее: что могло случиться с этим бедным Жиго, если он отказывается навсегда от крашения волос, от своей давней страсти иметь красную шевелюру.

— Ну, что вы!.. — тонко пропел Гамолин, — зачем вы это так? Сегодня у вас такое настроение, завтра будет другое. Может быть, с вами что-нибудь случилось, маэстро?

Таким обращением Гамолин хотел лишить свой вопрос всякого оттенка чувствительности.

— О! — протянул Жиго. — Случилось такое, дорогой мой Гамолин, что весь этот паноптикум надо бы на куски разнести, понимаете? Разбить его, уничтожить, превратить в труху… В тррруххху!.. — повторил понравившееся ему слово Жиго, вкладывая все свое волнение в звуки «р» и «х». Его грустно мерцающие глаза теперь метали искры, так что у Гамолина в ответ еще сильнее задрожали бачки.

— Вы бы все-таки поостереглись так выражаться… Опасно это… — высказал свое мнение парикмахер и уже начал снимать обратной стороной бритвы пену около уха своего клиента — в том месте, откуда он обычно начинал бритье.

— Почему опасно? — воскликнул Жиго. — Если бы вы видели, дорогой Гамолин, если бы вы только видели хозяйку на диване около Тони Батлера с этим кожаным великаном… — Бритва замерла в руке у Гамолина: он внимательно вслушивался в слова своего постоянного клиента, — …с этим кожаным животным, курящим сигару покойного хозяина… И если бы вы видели господина Шрамма, стоящего тут же около них, между Гитлером и Муссолини…

Гамолин не понял ни одного слова из того, что говорил ему Жиго и, будучи человеком обстоятельным, остановил поток слов Мартона вопросом:

— Разрешите спросить?..

Но в этот момент дверь парикмахерской распахнулась, на пороге появился Петур, разносчик газет. Как обычно, он прямо с порога кинул в парикмахерскую вечернюю газету, но сегодня еще и крикнул при этом: