Солнце уже давно зашло, оставив лишь красноватый сумеречный туман, который уже успел бы поседеть, испепеленный жарким летним вечером, если бы всевозможные кафе и бары, находящиеся на улице Надьмезё, не заливали своим красно-сине-желтым светом гудящую на улице толпу. Над входом в модный кафешантан сверкал ослепительный силуэт неоновой балерины. Вокруг столиков, выставленных перед кафе прямо на тротуар, сидело множество людей, блестели освещаемые разноцветными огнями голые колени женщин (в то лето не носили чулок). Собаки, привязанные к стволам деревьев перед входом в кафе, подлизывали остатки мороженого. Клаксоны автомобилей и нервное позвякивание трамвая, как обычно, разгоняли людей.

Никто не обращал внимания на Али с Розенбергом. Ежедневное появление слона стало уже привычной уличной картиной, а веселое мальчишечье войско делало пропитанную запахом черного кофе улицу еще уютнее.

Казалось, все было таким, как всегда. Али шел спокойным, размеренным шагом. Он был даже внимательнее, чем обычно, остановился, чтобы пропустить трамвай номер десять, а ведь если бы у него была хоть капля плохого настроения, он свободно мог бы стянуть хоботом с площадки переполненного трамвая несколько дюжин пассажиров. Но ничего подобного! Али был воплощением гуманизма, мудрой кротости, когда вот так выступал по улице, молчаливый и величественный, даже ухом не поводя, шаг за шагом ставя перед собой огромные ноги, под которыми — Яни Чуторка может это подтвердить — не взрываются петарды. А ведь если по петарде хоть чуть-чуть стукнуть молотком, она взорвется. Так почему же она не взрывается, когда на нее наступает слон? Такова жизнь! Таковы ее тайны!

Али привык к автомобилям, и они совершенно не мешали ему, когда шмыгали перед самым его хоботом. Али вообще ничего не мешает. Он стоит выше всего; это городской слон в полном смысле слова: не мечется без причины и давно привык к необычным явлениям. Перед ним внезапно тормозит выкрашенный в ярко-красный цвет автомобиль; Али останавливается, со своеобразной грацией поднимает одну ногу, которой он совершено свободно может раздавить по крайней мере крыло автомобиля. Но ничего подобного он не делает, об этом и речи быть не может. Али — продукт абсолютного урбанизма; он отлично знает, что в столичной сутолоке многое может случиться. Нельзя же с места в карьер топтать вещи!

— Здесь, дорогой господин доктор, мы повернем, — говорит ему Розенберг, — так, очень хорошо. Не нужно подымать хобот, драгоценнейший господин доктор, люди могут испугаться, начнется паника, а в этом нет абсолютно никакой надобности.