А теперь? Ни один из них не пришел на похороны! Ни один. Человек должен считаться с фактами, а не предаваться иллюзиям. Даже на кладбище. Ведь если они не пришли, то это значит только одно, что для них Дьюла Макула, главный бухгалтер, не имеет никакого веса, никакого значения! Наплевать им на него. Был Макула, и нет Макулы. Может быть, они уже присматривают себе другого Макулу. Пока у того, другого, нет еще имени, одно только общее определение: кадр. Теперь все так говорят: хороший кадр, плохой кадр. Может быть, уже завтра, когда он пойдет на службу, то увидит за своим письменным столом другого главного бухгалтера… Совсем бы иначе выглядели похороны, если бы… если бы пришли эти большие люди! Совсем иначе, гораздо торжественнее, а одновременно интимнее и утешительнее. Как все было бы прекрасно!..

При этой мысли Макулой овладевает новый пароксизм слез, и он закрывает лицо ладонями. Может быть, его отчаяние слишком несдержанно, слишком неуместно? Но разве он виноват в этом? Может ли он нести ответственность за то, что судьба навалилась на него всей своей тяжестью? Живые не могут, как они ни стараются, как ни лезут вон из кожи, настолько погрузиться в свое горе, в оплакивание умершего, чтобы совсем абстрагироваться от окружающей их жизни с ее будничными мелкими делами и делишками. Что скрывать от себя, ведь эти похороны могли бы быть прекрасными, возвышенно прекрасными, если бы на них пришли те, чьи рукопожатия являются залогом устойчивости положения главного бухгалтера в Государственном Шпинате, признанием его необходимости, возвышающим человека, подымающим его на головокружительные вершины жизни.

Катафалк все еще движется вперед. На нем гроб, а в гробу Тереза… О боже! Тереза еще здесь, вернее, там, в гробу, а он уже почти забыл о ней, забыл о ее смерти!

Колеса окончательно застревают в грязи всего в нескольких метрах от выкопанной для Терезы могилы. Могильщики снимают гроб с катафалка и ставят его на доски рядом с ямой, просовывают под гроб веревки. Они ждут несколько минут, чтобы собравшиеся (которых теперь осталось не больше восемнадцати человек) могли бросить последний взгляд на закрытый гроб из дешевого дерева, на котором наклонными золотыми буквами выведена какая-то надпись.

Макула, как того требует обычай, стоит в ногах могилы, калоши его глубоко увязли в тяжелой, мокрой земле. Шляпу у него с головы сняла одна из его родственниц. Главный бухгалтер поднял свои маленькие, заплывшие от пролитых слез глазки и посмотрел на присутствующих. Его поразило, как мало их осталось. В течение десятилетий он поддерживал знакомства, всегда первым здоровался, ему жали руки, он встречался с большим числом людей, думал, что у него масса друзей, потому что многие любезно улыбались ему при встрече. И из всех этих людей осталось всего лишь восемнадцать человек! Да и что это за люди! Швейцар Дьюре, председатель домового комитета, кассирша из продовольственного магазина, несколько родственников и сослуживцы, присланные сюда представлять учреждение, где он работает. Итог пятидесяти восьми лет жизни! Слез у него не было: он их все выплакал.