Олег снисходительно усмехнулся и доверительно прошептал:

— Сдадут трешницу в институт криминалистики и там под лупой-дурой вмиг обнаружат твои нежнейшие пальчики.

Коноплев наконец понял, что его разыгрывают, жалостливо сморщил бледное лицо. Ребята весело расхохотались. Бригадир кротко улыбнулся им: он не обижался. Потому что вообще ни на что не обижался, долгая жизнь приучила его к благоразумному терпению. Прищурившись, посмотрел в голубоватую даль цеха, где ярко вспыхнул верхний свет — обеденный перерыв закончился.

И сразу возник шум: сперва послышался тонкий, рвущий за душу визг, затем короткий, грозный лязг буферов — включили конвейер. Шум нарастал, становясь густым, привычным. По высокому потолку цеха рваными клочьями заметались отблески электросварки.

После обеда в бригаду балочников пришел мастер участка Андрей Васильевич Серегин. Остановившись рядом с Коноплевым, который суетливо старался попасть рукой в рукав халата, Серегин спросил его: — Кузьмич, сдадите на одну балку больше?

— Три рубля вот потерял, — грустно вымолвил бригадир.

— Брось! — Серегин осуждающе покачал седой головой. — Балку лишнюю сделаете? Тебя спрашиваю.

Еле сдерживая смех, Вадик подмигнул Олегу, который, безумно выпучив глаза, вытянулся возле Серегина — изобразил послушного исполнителя.

— Постараемся, Василич, — суетливо застегиваясь, горестно вздохнул бригадир.

Андрей Васильевич был сух, поджар, костист той крепкой рабочей костью, которая издревле известна на Руси как свидетельство упрямого и сложного характера. Хоть и не заласкивала жизнь Серегина — и война пропахала по ней кабаньим рылом, и разруха потолкала железными кулачищами, — но рядом с низкорослым, вечно озабоченным Коноплевым старый мастер смотрелся моложе своих пятидесяти девяти лет. Он внимательно обвел взглядом рабочее место балочников и сухо, даже грозно сказал:

— Трудимся завтра, мужики. Пусть и выходная суббота, но… Конец года!

Бригада отреагировала на слова мастера без восторга — молча. Серегин насторожился.

Первым произнес веское слово Олег, которому надоело стоять навытяжку. Усмешливо кривя тонкие губы, он с наигранной несмелостью спросил:

— Андрей Васильевич, у меня, видите ли, семья молодая, неоперившаяся. Ребенок недавно родился… Сколько?

— Пятнадцать рублей за выход на работу в выходной день, плюс оплата по двойной расценке, — сипло прокашлявшись, тихо ответил старый мастер. Ему, как всегда, был неприятен этот денежный разговор, но… «Интересы общего дела выше личных соображений», — сквозь густую канонаду цехового шума пробился к нему голос начальника цеха, когда вчера на планерке решался вопрос о вознаграждении.