Гришанков бросил трубку на аппарат, повернулся к своему заместителю, сказал, что завтра с утра к цеху подъедут пять грузовиков и пусть начальник планово-распределительного бюро тут же вывезет с заводского склада стальной брус.

— Плановик сам не справится, да? — недовольно поморщился Тароянц.

— Действия начальника ПРБ надо контролировать.

— Вот Софронов и проконтролировал бы. Я надзиратель, да?

— Вы мой первый зам, правая рука, Софронов — левая. Правой руке я больше доверяю, — тихо, но жестко произнес Гришанков.

— Чрезвычайно признателен, — криво усмехнулся Тароянц. Он хотел еще что-то сказать, но помешал приход молоденькой секретарши начальника. Она молча разложила перед Гришанковым поступившую почту и, уже дойдя до двери, протяжно сказала:

— А-ах, Ваган Альбертович, не смотрите на меня так серьезно. Я совсем забыла…

— Что? Что? — вскрикнул Тароянц.

— Из отдела кадров звонили. Вы же член административной комиссии, а сегодня заседание.

Хотя Гришанков и спросил своего зама, когда тот вернется, Тароянц ушел без ответа. Полоснув ледяным взглядом по закрывшейся за ним двери, Семен Яковлевич на минуту задумался, потом, иронически улыбаясь, сказал Серегину:

— Такая, парторг, у нас дисгармония с Ваганом. Я младше на пять лет, и его шокирует, что мне выпало занять место бывшего начальника.

Гришанков вяло взял одну из принесенных бумаг, просмотрел и попросил Серегина рассказать поподробней, почему такие передовые рабочие, как Михайлов с Полетаевым, отказались от работы.

— Про Полетаева я говорил, зачет у него, а Игорь?.. Он вроде не отказывался. Он хочет о чем-то спросить вас.

Покачиваясь на задних ножках стула, Гришанков едко усмехнулся: спросить! Как будто есть время на разговоры.

— Мало, мало с людьми работаем.

— Это мне, как парторгу, укор? — завозился Серегин.

— Что вы, милейший Андрей Васильевич? Что вы, в самом деле… Простая констатация факта. Однако вседозволенность успеха не приносит.

Серегин нахмурился, отвернулся к окну и не видел, как вошли Игорь с Вадиком: оба в пальто, шапки держали в руках.

Коротким кивком пригласив сборщиков садиться, начальник сухо сказал, что слушает их. Крепкое, сохранившее летний загар лицо его было строгим, темные глаза холодны, осуждающи. Но в душе Семен Яковлевич чувствовал абсолютное спокойствие: не впервые приходится уговаривать слесарей на сверхурочную работу. Поломаются и согласятся. Не дураки же они, чтобы отказываться от дополнительных денег.