Но такой закон показался Джону липовым: все же что-то должно с земли исчезать. С концами. А то выходит, что мина, пролежавшая в земле несколько десятков лет, превратилась в… страшно выговорить — в клочья от ребенка.

— Ты извини, Ивановна, до седьмого я не дошел, у меня четыре неполных класса. — Он поджал губы от желания тут же закурить, но курящих в доме не было, и он воздерживался, терпя и мучаясь, хотя в этом был тоже какой-то приятный для него момент. — В общем, я понял твою мысль: все сущее суще. Так?

— Похоже, так.

— Но как-то не верится: а если есть на земле то, что не имеет никакого веса? Если есть такое в человеке и в дереве — я не имею в виду граммы или килограммы, — то вдруг оно не учтено твоими законами?

Он провоцировал ее на желанный ответ: да, мол, и это не исчезает, разумеется в наличии. Но Маргарита обиделась:

— Это не мои законы…

Короче говоря, это был еще не конфуз: не знать чего-то из учебника человеку недоучившемуся — невелика беда. А вот как жены узнают, что муж ее время от времени навещает другую — тут никакими законами объяснить невозможно.

Вот и все про учительницу Маргариту.

И вот теперь, спустя несколько лет, он снова подошел к ее дому; было пасмурно, отчего казалось, что уже вечер.

Дом стоял, как и прежде, с вымытыми окнами. Правда, маленький беспорядок привлек его внимание: у палисадника оторвалась штакетина и валялась поперек стежки. Видно, кто-то, поскользнувшись, схватился за нее неловко, ища поддержки, а она держалась на ржавом гвоздике. Дед осмотрел штакетину, затем воткнул веник в забор и принялся прилаживать планку к месту, пожалев, что не нашлось в кармане нового гвоздочка. Из дома вышла молодая женщина и, взглянув на Джона пристально, крикнула куда-то в открытую дверь террасы:

— Мама, ты, что ли, плотника вызывала?

Джон поспешил прочь, устыдившись своего визита, — к чему он теперь, да еще при посторонних. Все позади. Одна видимость… Но вдруг остановился как вкопанный и сказал, обращаясь к встречному в шляпе:

— А веник, дурак, забыл.

Как без веника домой?

В очередь он все-таки встал.

Казенных — это тех, что она выдала ему для ее собственных нужд — при нем было два рубля да рубль на баню. Это три. Да пятерка при себе — заветная, в шапке.

В очереди он суетился, то и дело забегал вперед, оглядывался назад: совсем не мог стоять без дела. Просил продавщицу разрешить подавать ящики, но ему не разрешили, затем сходил покурить, а вернувшись, ввязался в перепалку и был на стороне продавщицы, которой сочувствовал: потаскай-ка день в день ящики, поотрывай-ка ими руки, еще не таким грубияном окажешься. И громко, чтоб все слышали, подсчитал, сколько в среднем она поднимает тяжести, если даже выдавать бутылку на руки, а в ней поболе полкило. Выходило на тонны. И очередь притихла в уважительном молчании, ожидая покупку, а некоторые тоже стали предлагать помочь с ящиками, но продавец только шикала, отгоняя помощников подальше от товара, и старалась сама до пота по глазам.