Светлый фон

Так в памяти с этим словом и проснулся. Нет, по́том не прошибло, и сердце не лопнуло, а порядок мыслей нарушился. Он как будто с тех пор перестал спешить, как будто на одной ножке запрыгал, догоняя, вместо того чтобы мчаться на двоих. «Я покажу ей — прекрасную…»

И вдруг подумал о жене: «Я дам ей Долдона…» Но подумал с чувством уважения — как об учительнице. Сна пересказывать ей не стал. С некоторых печальных пор он не имел права на упоминание о женщинах, кроме как с точки зрения критикана. Он мог, к примеру, сказать о Доре-хлебовозке: «По-человечески никогда и на улицу-то не выйдет: двадцать раз из-за забора выглянет, пока ступить за ворота решится. Фукса и есть фукса. А все потому, что с хлебом в будке водку привозит и по ночам спекулирует… Фукса и есть». По-немецки он кое-какие слова еще помнил, хоть их в школе не проходил.

И все из-за учительницы. Дело прошлое. Звали ее Маргарита Ивановна.

 

— Пошли меня зачем-нибудь в райцентр, — просит жену Джон. — В баню.

— Запачкался.

Она не любила бывать нигде вместе с ним, но и одного не отпускала — это была мука. Ни туда ни сюда, как пилу: ты к себе, она на себя тянет, и терпенье когда-нибудь лопнет.

— Где моя пиловка?

Если он сердится, то начинает искать то, что ему абсолютно не нужно.

— Найди, я укажу.

Он ищет пиловку — так Джон называет ножовку, но принципиально не собирается исправляться, чтобы ее позлить. Она же на его принципиальность никакого внимания не обращает.

— Дай чистую рубаху и веник.

— Долдон. Задолдонит свое, так хоть кол на голове теши, а поступит по-своему. На, лови.

Она кидает ему рубашку с кармашками.

— Я мужик или кто? Сказал, значит, надо. Так что и майку заодно кидай, тоже голубую, — твердит он.

— Белую, — и майка летит от гардероба, но, до рук не долетев, падает на пол. Он, кряхтя, нагибается. Вот жизнь, в город сходить, помыться по-человечески, и то нельзя. По-человечески — это, разумеется, с пивком. И-то выпрашиваться надо.

Но мыться ему, честно говоря, вовсе не хочется. Позавчера свою баньку топил.

— Может, подкупить крупы? Рису?

Молчит.

— Сахар есть или привезти? — настаивает он.