— Иди, крупа ему нужна. Ты хоть знаешь, чем она на прилавке отличается от сахара?

— Ты все знаешь.

Он вконец рассерчал и ушел, не дожидаясь автобуса, по большаку с веником под мышкой. Будем мыться, раз такое дело. Еще чище станем, чем вчерась были…

В городе малолюдно. Но он знает цель — улица Кирова, дом 44. Это почти на краю, у инкубаторной станции.

«Цыплят куплю, если продают. За пазуху насажаю… Нет, по цыплятам сразу угадает, какой дом миновал. Но я-то не собираюсь чаи распивать? Только гляну… Проскочу да на домик зыркну».

Он торопится. День клонится к вечеру, и спина совсем взмокла от ходьбы по талому снегу.

Это случилось весной перед самой пенсией. Пригорки покрылись ягодником, на ракитах высыпали желтенькие цветики-комочки.

В их деревеньке была еще школа — на пять человек четыре класса. Некому стало учиться, все знали, что этот учебный год — последний, и не услышат они больше школьного звонка, голосистого, почище петуха.

В тот день он пас один, без Виктора, — подпасок приболел. Джон на какой-то миг придремнул, читая районную газетку, и вдруг услышал на другом берегу речушки или болотца — как хочешь, так и называй — взрыв!

Он, подскочив, снова сел всем прикладом на землю, опешив, и быстро оглянулся по сторонам: откуда-то закричала женщина. Джон понесся прямиком на голос — вначале по песчаной проталине, затем врезался в крапиву, ободрав до крови лицо, и выполз на брюхе из грязищи на то место, где курилась земля, зияла воронка и — страх божий! — валялись куски тела. Метрах в тридцати стояла женщина, он узнал Маргариту, учительницу, — ее трясло и она не могла выговорить ни слова. Джон перепугался не меньше. Рядом с ней у ног валялся распахнувшийся портфельчик, и тетрадки, рассыпавшиеся на испачканной траве, болезненно белели глянцевыми страничками. В стороне лежал дамский велосипед с цветной сеткой на колесе, которое крутилось, как заведенное.

Бежать в деревню было бессмысленно, хоть и недалеко. Семен почему-то крикнул, словно его кто-то еще, кроме Маргариты, мог здесь услышать:

— Эгей!

В крапиве раздался плач. Будто завыл волчонок. Они нашли там второго паренька — Панкова — с обожженным лицом.

— Глаза не пострадали? Глаза!

Ему бы тащить того, а такая злость взяла, что готов был стукнуть мальчишку, да и не маленького — шестиклассника.

— Мало ваши матери слез попроливали! Поганец! Усы торчат, под юбки норовишь заглянуть, а — игрушку нашли!

Он никогда при детях не ругался матом, а тут и учительницы не постеснялся — вспомнил все, что по этой части знал. Та стояла у воронки и ровняла носком все еще дымящуюся землю, отвернув от Джона лицо.