Наконец они вышли на воздух, уже по-весеннему терпкий, но еще морозный, и каждый понес свою ношу, стараясь не отставать один от другого. Гаврик, негодник, согласился только на то, чтобы не надевать противогаз, но не брать его совсем ни в какую не захотел. Пришлось уступить — в деда упрямый, молодец. И теперь он тянул поклажу, низко отвесив руку с сумкой. Хобот в нее не вместился и тащился следом, свисая, как засушенная змея.

В вагоне оказалось малолюдно — этот состав собирал рабочих из ближайших деревень и вез в Мешков на стекольный завод и фанерную фабрику. В купе, жестком и настывшем за ночь, кроме них, никого не оказалось.

«Что за люди, — думал Джон сонно, — ни на работу, ни с работы их не дождешься…»

— Дедуш, спишь? — толкнул под локоть Гаврик.

— Придремни и ты маленько.

— Расскажи сказку.

— А я и не знаю ни одной.

Внук недоверчиво засопел.

— Ну вот, где-то читал, слухай.

Не было у старика со старухой дров. «Сходи, старик, сруби дерево в лесу». Взял тот топор, пошел. К одному дереву примерится, к другому: молодых стволов старику жалко, могучее не перерубить ему, а старое в самый раз сгодится: и сучьев много, и ветром вот-вот завалит. Замахнулся, а дерево ему человеческим голосом: «Не руби меня, старче, я тебе помогу за это. Проси чего хочешь».

«Так вот, за дровами пришел. Дровишки поконча́лись».

«Ступай, будут вам со старухой дрова».

Вернулся старик, а во дворе дров тьма-тьмущая.

Старуха диву дается, что да как спрашивает.

Старик без утайки и выложил, как дело было.

«Во, дурак, — заругалась старуха. — Ступай обратно да попроси богатства».

Пошел старик к дереву, попросил богатства.

Зажили они как цари — ни нужды, ни горя, а старуха снова к деду прилаживается: «Помрем мы, старик, скоро. Сходи к дереву, попроси, чтобы сделало оно нас молодыми и сильными, чтоб все люди боялись».

Нечего старику делать, пошел просить, как велела старуха.