— Так вот нас тогда. — Виктор Брониславович умолк.

— А печать? — спросил Калинин. — Он не пытался ее забрать?

— Нет. Он не имел никакого отношения к печати. Это быстро выяснилось. Загсовская уборщица сама пришла к нам и созналась, что залезла в стол к заведующей. Печать она захватила второпях и выкинула ее в открытое окно, во двор сберкассы.

Быстро после этого сообразили, что сосед Гаврилина работает в сберкассе, а жена его почтальонша. Поэтому и письмо было без штемпеля.

Когда в загсе сбивались с ног в поисках печати, большесемейный бухгалтер уже прикидывал, как с ее помощью расширить свое жилье.

Такая вот игра случайностей.

После этого жестокость Гаврилина тем более была необъяснимой. Разгадка пришла, когда исследовали пули: и в постового на базаре, и у Хлыстовой на квартире стреляли из одного пистолета.

Теперь было известно и кто ограбил ученого-геолога. Оставалось найти Гаврилина, но след его нигде не возникал, похоже, убрался из города.

Полковник задумался, сделал жест не торопить его и смотрел за окно, где плыли посеребренные первым снежком поля.

— А всплыла эта история, — продолжал он, — через десять лет на том же базаре. В один прекрасный зимний день задержали шустрого мужичонку. Сбывал из-под полы шкурку баргузинского соболя. Потянули — а у него соболей таких дюжина. Скупал у забайкальских охотников.

Соболятник сообразил, что не отвертеться, решил торговаться: знаю про Гаврилина. Как с вами, виделся с ним полмесяца назад. Бурки у него сшил.

Гаврилина взяли без шума. Он неплохо жил в поселке в тайге. Семью имел, сына. Правда, приемного. Шорник в том поселке свой был, так он, чтобы не ссориться, быстренько перековался на сапожника… А тогда рубанул сразу все концы, тем и спасся. Босой, в фуфайке на голое тело, прямиком побежал к железнодорожному переезду, прыгнул в товарняк, завалил себя досками и девять суток так до Урала ехал. Соображал: на свободе отныне опасно. На Урале залез в карман к деревенской тетке. Специально, конечно. Год за это получил. На отсидку пошел под чужим именем. Срок не ахти какой, в прошлом его после не копались, выдали ему документы, каких добивался. Да…

Всего один раз видел его: вели по коридору на допрос. Больше не мог, не хотел, боялся. — Шинкевич вздохнул. — Боялся: доберусь — и всю обойму всажу. Убеждать не надо меня, знаю, чист, а иногда подумается: Резниченко ведь за себя подставил. Положа руку на сердце, пойди я тогда, так же повел бы себя…

История врезалась в память. Приехав домой, Калинин довольно точно по горячим следам записал ее.