Рассказ вскоре был напечатан в газете.

Успех он имел, писем и звонков было много. Хотя Калинину пришлось и оправдываться, что рассказ не о расплате за беспечность и потерю бдительности, а о бесконечно тяжелой, опасной работе милиции.

Одна пожилая интеллигентная семейная чета даже наведалась в редакцию, чтобы специально засвидетельствовать, что в момент, когда стреляли на базаре в милиционера, они находились в шаге от преступника.

— Мы меняли Анютиной мамы колечко с бриллиантом на муку, — поддерживая супругу под руку, говорил старичок, — и когда этот бандит выстрелил, у меня колечко выпало и покатилось в пыли. Так и не нашлось.

Старичок поглядел под ноги так, словно след колечка мог отыскаться на полу кабинета.

— Да, — замечая улыбку на лице Калинина, продолжал он без обиды, — сейчас этому можно улыбаться, а тогда нам с Анютой пришлось…

Калинин улыбался не тому, что они рассказывали. Он вдруг себе представил, что был уже, наверно, тысячным слушателем истории с колечком…

Прошло три месяца. Калинин уже изрядно забыл о своей публикации, как вдруг однажды воскресным утром раздался звонок в дверь. Жена и дочь совсем недавно отправились в детский сад на утренник. Калинин не сомневался, что они забыли что-то и вернулись.

Он открыл дверь. На пороге стоял пожилой, лет шестидесяти, мужчина невысокого роста в коричневом кожаном полупальто. Шапка на голове тоже была кожаная, только черного цвета. Он неловко переминался с ноги на ногу, смущение было на его морщинистом лице.

— Вы Калинин? В газете работаете? — спросил, помолчав.

— Да, — кивнул Калинин.

— Фадеев Николай Кузьмич, — представился мужчина.

Смущаясь больше прежнего, он вытащил из внутреннего кармана полупальто свернутую газету, ту самую, с нашумевшим в свое время рассказом.

Пока пришелец медленно разворачивал газетку, Калинин вспомнил: Фадеев — это же один из троих, кто отправлялся задерживать Гаврилина.

— Входите, входите, — попросил он.

В коридоре помог нежданному гостю снять кожанку. Еще через минуту они сидели в комнате друг против друга.

— Хотел сразу зайти, — сказал Фадеев, — да не получилось. Язва, будь она неладна. — Он провел указательным пальцем по животу, грустно улыбнулся, спросил: — Гурьев, это ведь Гаврилова вы так окрестили в рассказе, не правда ли?

— Гаврилина, — машинально поправил Калинин и кивнул.

— Думаете, может, вот, пришел хвастаться своими подвигами…

— Ну что вы, что вы!