В провинциях, где ставленники парижской власти пользовались неограниченным могуществом, все ужасы деспотизма далеко превзошли столичные казни.

Известна история страшной диктатуры Карье в Нанте. Болезненная мания к убийствам повторилась в Бресте, где Легнолот, Лекинио и Приор ла Марн поочередно проливали реки крови. Казни были до того часты, что однажды вечером палач Анс отложил нескольких убийств до следующаго утра, потому что устал до такой степени, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, а был он человеком крепким. Проконсулы Лекинио и Легнелот избрали его своим другом и приглашали каждый день на обед. Тогда-то диктаторы и палачи и придумывали жестокие шуточки, так забавлявшие их, но приводившие в ужас весь Рошфор и Брест.

Когда Лекинио разом приговорил к смерти двадцать шесть чиновников Финистеры, Анс выдумал поднести им хороший обед у подножия эшафота и рубить им головы за десертом, так что последние казненные видели перед собой на столе головы первых жертв.

В другой раз во время казни, устроив голову осужденного, Анс вызывал из зрителей добровольца, желавшего спустить топор гильотины… и любители находились!..

Да, большой шутник был палач Анс. И вот еще другое тому доказательство.

Однажды вечером к нему привели троих осужденных: Тулека, Бронсара и аббата Ридо.

– Приходите завтра, теперь уж темно, ничего не видно! – кричит им палач.

– Исполняй свою обязанность, бродяга. Пусть зажгут факел, я буду держать его, пока эти два господина пройдут прежде меня, – спокойно ответил Тулек.

Анс приказал принести факел, и Тулек светил ему во время казни двух своих товарищей.

– Что ты скажешь об этом? – спросил Анс, удивленный неустрашимостью Тулека, приноравливая его шею к отверстию гильотины.

– Скажу, что гильотина хорошо работает, – отвечал бесстрастный осужденный.

Анс вынимает топор из столбов, ослабляет винт и свинцовый блок один падает на шею осужденного. Потом повторяется та же история. Как и в первый раз, Тулек не выказывает ни малейшего нетерпения. Он остается неподвижен, с глазами, устремленными на отрубленные головы своих друзей, сложенные в корзину перед ним.

– Гм! – произносит палач. – Ты все еще утверждаешь, что гильотина хорошо действует?

– Да, хорошо, но палач-то никуда не годится, – ответил Тулек.

Гильотина опять заиграла, но на этот раз Анс вложил топор… к великому неудовольствию десятка санкюлотов, которые, стоя у подножия эшафота, как блажные, хохотали над потехой веселого палача.

В Рошфоре и Лавале, в Бресте и Нанте – повсюду происходили подобные зверства.

В Ренне, куда вошли Ивон и Елена, дела эти обставлялись с меньшим шиком. На гильотину приходилось не более дюжины осужденных в день. Правда, диктатор Пошоль сильно жаловался в письмах, что у него вечно «опустошают кладовую»: едва только приведут к нему одну или две сотни пленных шуанов, как Брест и Лаваль требуют их для своих гильотин.