Или попросит в хранилище, где ему надо передвинуть шкаф, достать с верхних полок книгу. Когда Степан был дома, Гудошников сам не поднимался по стремянке – кружилась голова-Степан бродил по комнатам, подходил к двери хранилища, трогал ее, толкал плечом, иногда задумчиво сидел за отцовским столом, и память уже в который раз возвращала его к дню двадцать девятого августа. Кому он оставил свое наследство? Кому?.. На второй день после приезда, к вечеру, Степан принес из сарая лом и, повозившись с полчаса, взломал двери в хранилище. В нос ударил стойкий запах жженой бумаги и книжной пыли…

И тут не было ни ответов на вопросы, оставленные отцом, ни успокоения. Степан вернулся в свою комнату и лег на кровать. В это время в дверь осторожно, однако решительно постучали.

– Кто там? – спросил Степан, не вставая с постели. Из прихожей не отвечали. Слышалось сопение, стук и шорох валенок. Степан вскочил, выглянул…

У дверей стоял крепкий еще, совершенно лысый старик в шубе, с котомкой за плечами.

– Здравствуй-ка, – поклонился он. – Гудошников Никита Евсеич здесь проживает?

– Здесь, – сказал Степан, разглядывая гостя. Задубевшая на морозе овчина стояла колом, ввалившиеся щеки старика и нос посинели от холода.

– Наше-ол! – радостно протянул старик и помял шапку в руках. – Я, стало быть, к нему пришел, к Никите Евсеичу.

– Проходите, раздевайтесь, – предложил Степан. Старик сбросил котомку, стянул шубу.

– Давненько ищу! – распевно приговаривал он. – Считай, нынче пятый годок пошел… Где я не бывал! Куда не писал!.. Везде один ответ – нету… Как, думаю, нету? Должен быть!.. И вот гляди-ко, нашел! Ты, поди, сын ему будешь?

– Сын, – сказал Гудошников-младший и пригласил гостя в комнату.

– А сам-то где? – озираясь, спросил старик.

– Ушел, – после паузы сказал Степан и отвернулся.

– Скоро ли будет?

Степан пожал плечами, промолчал.

– Чего молчишь-то? – насторожился старик. – Куда ушел?

– Неизвестно, – выдохнул Степан. – Скорее всего, навсегда ушел…

– Неужто помер? – ахнул старик. Степан порывисто вскочил и пошел на кухню. Старик за ним.

– Когда? Давно ли? – со страхом спрашивал он, – Эх, как же я не застал, как не застал его?.. Я Илья Потехин… Может, слыхал от родителя про меня? Слыхал?

Имя было знакомо, но Степан никак не мог вспомнить, когда слышал его. Кажется, давно, в детстве, что-то из той поры, когда он разбил зеркало… Да! Точно! Несколько дней отец с матерью только и говорили – Илья, Потехин… Как молитву повторяли, как проклятие шептали… Кажется, он что-то должен был подтвердить, и от его подтверждения решалась судьба отца…