Старик неожиданно замолк, неловко сел на пол в кухне и замер, изредка вздыхая и подрагивая телом. Гудошников-младший включил чайник. Память не успокаивалась. Было что-то еще, связанное с именем Илья, Илюха…

– Я-то думал, износу ему не будет, – размышляя, проговорил старик. – Инвалиды-то, они живучие, терпеть-страдать привышные…

В передней громыхнула дверь, застучали тяжелые, торопливые шаги.

– Степан? – в проеме кухонной двери показался Аронов, багровый от мороза. – Ты что же, приехал и глаз не кажешь. Я тут волнуюсь… Ну, что?

– Похоронил, – бросил Степан. Аронов снял шапку, опустил плечи, расслабленно вздохнул.

– Да только не его. – Степан вскинул голову. – Какой-то безродный инвалид, милостыню собирал по вокзалам… Хранитель мотнул головой, снял пальто.

– Впустую, значит, съездил? – спросил он, разглядывая старика.

– Да нет, не впустую, – неопределенно проронил Степан.

– А это кто у тебя?

– Гость, к отцу пришел…

– М-м-м… – Аронов покачал головой. – Видишь, человека нет, а к нему гости ходят.

Старик насторожился, прислушиваясь к разговору, вытянул шею.

– Да, пришел вот, – сказал он. – У меня к Никите Евсеичу дело большое. Я его по всей России искал, а он в Сибири очутился… Поговорить с ним хотел, да, вишь, как…

Аронов со Степаном переглянулись.

– Я, Степа, думал-думал без тебя, и какая мне мысль пришла в голову? – вдруг заговорил Аронов. – Не там мы его ищем. Он либо в скит подался, к кержакам, либо…

– Что? – напрягся Степан.

– Ты заметил, Степа, как он на Толстого походил? Да и эти народные библиотеки…

– Я уже думал, – бросил Степан. – Что толку…

– О чем это вы говорите? – перебил его старик. – Что-то я никак не пойму.

– О Никите Евсеиче, мил человек, – пояснил Аронов. – О нем все… Так вот, понимаешь, Степа, все это можно объяснить его болезнью. Он подражал Толстому – здесь вся суть. Уход из дома…